— А это как Батя Домовой решит.
— Да! Да!.. Как Батя решит! — согласились все хором.
Цверенкали сверчки. Далеко лаяли собаки. Сильно пахла ночная фиалка. Торжественно горели в небе Стожары. Звезды, одна другой ярче, сияли в голубоватой глубине. Чуть видный туман скрывал деревья. Домовики сидели у лопухов и говорили о разных делах.
— Идут!.. Идут Батя Домовой с Горешным, — прибежал сказать Птич, которого поставили стеречь приход Старейшин.
Домовики встали и, низко кланяясь подходившим, хором сказали:
— Будьте здравы, паны Домовые и ты Батя, в эту ночь!
— Будьте здравы! — ответили те. — А что, все в порядке?
— Все, Батя! В предбаннике Настя поставила угощение.
— Молодец Настя, одна за всех блюдет дедовский обычай.
— Где же будем? Здесь, или там?
— Сначала здесь, а потом уйдем туда, — распорядился Домовой Батя. — Садитесь, братья! Вы знаете, великая ночь у нас! Ночь Летнего Коляды, Купалы-отца.
— Слава Летнему Коляде, Купале-отцу! — возгласили хором божки.
— Соблюдайте хозяйское добро, как зимой, так и летом!
— Слава хозяину с хозяйкой!
— Садитесь, братья, за нашу трапезу!
Домовики сели, Запасич стал раздавать всем по капустному листу, потом по огурцу, по горсти горошку, морковку, лук зеленый, по куску балыка, колбасы, ветчины с крутым яичком и по перцу с помидором- яблочком.
Домовики чинно закусили, потом, когда кончили, Батя сказал: «Берите ваши листы, забирайте фонари, идемте в предбанник!»
Домовики собрали светляков и пошли чинной чередой, по старшинству, к бане. Там стояли тарелки с приношениями, пироги, квас, все как полагается.
— Слава Насте, что блюдет старый обычай!
— Слава!.. Слава!.. Слава!.. — трижды прокричали все.
— Садитесь, братья, будем дальше продолжать. Наливай квасу!
«Паффф!» — выстрелила пробка. Запасич налил всем по жбану.
— На здравие хозяев! — возгласил Батя Домовой.
— На здравие!.. Слава!.. Слава!.. Слава!
Домовики выпили по жбану, выпили по другому и стали восхвалять квас. Он, действительно, был забористый и даже пьяный. Скоро все слегка захмелели. На колокольне пробило двенадцать ударов. Стало свежее. Цветы будто сильнее запахли.
— Тихо, братья! — сказал Батя. — Сейчас придет Купала!
Действительно, во дворе точно огонь зажгли, то шел величавый Купала, в вишневом венке, в ягодах, с черемуховой палкой в руке.
— Здорово, братья Домовики! — сказал он кланяясь.
— Слава тебе, Купало, в ночи идущий! — отвечали они, низко кланяясь. — Садись к нам, гостем будешь!
Он вошел, сел на лавицу и принял угощение от Бати-Домового. Отпив квасу, съев пирога, он сказал:
— Хорошо у вас тут! Поважаете старый обычай.
— Это все Настя. Как бы не она, то и не праздновали тебя.
— Ну, дай ей Бог всего доброго, — сказал он. — А вы Купал-Цвет, Светояр видели?
— Нет, не видели.
— Ну, так смотрите! — и с этими словами вынул из-за пазухи папорть-цвет, так чудно воссиявший, что глазам больно было на него смотреть. — Смотрите! Другой свет вам покажет Купала в зиме… Берегите хозяина! Ну, теперь мне надо идти дальше, — и с этими словами вышел.
Долго виднелся в темноте его свет, точно он огненными ногами ступал по земле.
Прокричали первые петухи, пообещали, что будет утро и будет снова свет. Домовики принялись снова пировать. Окончили они только к заре, когда заметили, что Жучки нет. Еле нашли ее в соломе.
— Ну, пошли все в обход! — сказал Батя. — А ты дура-Жучка, беги впереди!
Обошли они дом, хлева, амбары, погреб, все было в порядке, все спало, и тихо-тихо шла ночь на запад, а восток порозовел.
— Ну, братья, теперь пора по домам! — сказал Батя-Домовой. — Все у нас как надо. Берегите хозяйское добро!
Они уже стали расходиться, как вдруг Горешный заметил:
— А конюшня чего раскрыта?
— Эге!.. Да к нам воры пожаловали! Гей, Жучка, ату их! Ату! Караул! Воры!
— Что за шум? — показался в дверях дома хозяин с ружьем. — Кто там?
Из конюшни кинулись наутек две тени. «Б-б-ум-м-м-м», — трахнуло ружье. В доме забегали, зажгли огни. Выбежал с сеновала конюх с дубиной, догнал одного у плетня и здорово попотчевал, но тот только охнул и скрылся. Суматоха не утихала. Повыскочили другие люди, походили кругом, осмотрели двери конюшни. Слава Богу, кони были целы. Не успели, окаянные, увести!
— А я вам что говорил? — распекал Батя-Домовой божков. — Жучка уже стара стала! Надо нового пса завести… Но и то, Слава Богу, что вовремя зашумели.
Утром Настя, зайдя в предбанник, всплеснула руками: «Господи!.. Домовики были! Смотри, даже капустные листы оставили!»
— Домовики? — смеялся доктор. — Двое было, правда! Чуть коней не увели!
Батя, сидевший под столиком в углу, заерзал. Ему хотелось, чтоб знали, что он в ночи воров накрыл. Невтерпеж было.
— Васька!.. Ты опять тут? — напустился на кота доктор. — Пошел вон!
И снова, помятуя древнюю обиду, Васька удрал через раскрытое окно. Не дай Бог, поймают! А Батя- Домовой захихикал и притих. Что толку говорить хозяину? Все равно — не поверит. Батя-Домовой, улучив минуту, юркнул через окно и стал осторожно пробираться на огороды. Там он мог, в густом шиповнике, посидеть, подумать, а то и покалякать с Огородичем, душу отвести.
Прекрасное утро шло по небу вместе с Возничим-Солнцем. Подсолнухи все так же пристально смотрели на него. Утро было как утро, да чего-то в нем уже не было: то Купало Благой прошел, и время повернуло на зиму. Замолкли травы, деревья, птицы. Человечьим языком заговорят они только через год, опять на Ивана-Купалу. Тем часом на реке шло волнение, готовились Русалки к плясу в ночи. После них — жатва, а там и великий Овсень придет, и встретят его Домовики пенной брагой, и тарелкой проса, и время покатится на Коляду, на Коляду…
НОВОГОДЬЕ
Старый Год иссох, вытянулся, седина в желтизну пошла, желтизна в зеленцу, и стоит он, сгорбленный, в саду, у куста розового, в снегу по колени, холодно ему, трясется, все про себя Каноны читает, Правила из старого Требника, и в руке — свеча, хлеб у ног, венчик на лбу. Помирать пора старому, да смерть не берет. Снег растаял вокруг ног, торчат они как два столбика, в сугроб воткнуты, и прошлогодняя былинка видна, из протали выглядывает. Навесили яблони ветки, в инее, в хлопьях снега, чуть качаются, и синички вокруг порхают, на вишню летят, где кусочки сала для них навешаны. Во дворе стоят Три Бабы — Баба-Зима- Боярыня, Маслена-Матушка и Крышень-Млад, ростом поменьше. У ног Зимы-Боярыни по Снопу, кий дубовый, колода зеленая, всё — образ жизни неумирающей, под снегом живущей, а перед Бабами — точок устроен, снег подметен, зерна насыпаны, для птичек — воробьев, голубей, овсянок, — и метла в руки Масляной дана, а Зима-Боярыня с косой и граблями. У Масляной хвост мочальный, передник рогожий, а у
