спалившего родительский дом, которым загорелся вовсе не случайно.
Не стоило, ох, не стоило Алгидане угрожать дочери…
Но подобраться к королю было не так-то просто. Дело это требовало времени, немалых усилий и изобретательности — ведь речь шла о чем-то чрезвычайно рискованном. Дэйна перебрала в своем воспаленном уме множество разнообразных вариантов, но ни один ее не удовлетворял.
Заговоры против короля Конана хотя время от времени и возникали, однако тут же подавлялись со всей решительностью и жестокостью, свойственными киммерийцу, так, чтобы напрочь отбить у кого-либо охоту строить козни против пего. Взвесив все «за» и «против», Дэйна поняла, что наиболее надежный способ изменить порядок вещей — это сыграть на честолюбии короля и действовать, можно сказать, открыто, неожиданно объявив о незаконности нынешней власти. Не бить зверя в его норе, но выманить его оттуда, заставив подставить себя под смертельный удар.
Оставалось найти подходящего человека, способного исполнить эту миссию, достаточно безумного, мужественного и имеющего опыт сражений. Но где сыщешь идиота, готового таскать ради Эвера голыми руками каштаны из огня?
Среди «братьев» такового не обнаруживалось, нужен был человек со стороны.
И в конце концов выбор Дэйны пал на лэрда Ринальда. Видно, такова уж была злосчастная судьба рыцаря!
Его поместье располагалось в нескольких лигах от монастыря, уже несколько лет, как Ринальд поселился там, сначала вместе с Айганом, который долго не мог оправиться после битвы с пиктами, в коей ему разрубили мечом лицо. Лэрд из чувства солидарности покинул аквилонскую армию, чтобы присматривать за своим другом, и терпеливо выхаживал Айгана, никому более не доверив этим заниматься, ибо тот тяжело привыкал к своему уродству, время от времени впадая в такое отчаяние и ярость, что однажды в приступе бешенства перебил в доме все зеркала: видеть свое отражение ему было невыносимо.
Ринальд ждал, пока Айган успокоится и если не смирится окончательно со своим новым обликом, то хотя бы перестанет так остро переживать по этому поводу. Сам же он занимался тем, что завел пару десятков породистых лошадей и посвящал им почти всё свое время.
Кроме того, лэрд увлеченно собирал те самые баллады и песни бродячих менестрелей, которые знал великое множество, и решился записать их, вечерами и ночами просиживая над листами тончайшего пергамена, собственноручно сделанного из кожи мертворожденных ягнят, поглощенные этим своим увлечением, он также научился изготавливать роскошные тисненые переплеты и делать соответствующие каждой балладе иллюстрации, так что из-под его рук выходили настоящие книги, каждая из которых стоила лэрду немалого труда, времени и завидного терпения.
Айган поначалу ворчал, что это дело не для мужчины, однако Ринальд только усмехался в ответ и продолжал предаваться любимому занятию, доводя свои умения до совершенства.
Также Айган не мог взять в толк, чего ради то друг развлекается, обучая своих лошадей всевозможным забавным трюкам, вроде того, чтобы по команде прикидываться мертвыми, изображать полное изнеможение от голода и жажды (в этом случае Ринальду довольно было сказать жеребцу одно-два слова, и тот понуро опускал голову и шел, шатаясь из стороны в сторону, точно пьяный), и даже демонстрировать показное неповиновение, вставая на дыбы и сбрасывая седока, по при этом взвившиеся в воздух копыта опускались затем на землю в паре дюймов от лежащего на земле человека, никогда его не задевая.
— Зачем тебе это, Ринальд? Ты рехнулся и решил завести цирковой балаган? — вопрошал он.
— А знаешь, — отвечал лэрд, — они у меня и танцевать умеют, хочешь, покажу?
Истинная правда, он разве что не был способен научить лошадей говорить, всё остальное получалось просто блестяще.
— Ну, покажи, — неожиданно согласился Айган.
Ринальд немедленно вывел из денника одну из своих лучших кобыл — молодую грациозную Синту…
…Дэйна, замерев, стояла возле изгороди и смотрела, какие чудеса вытворяет лошадь, которая, действительно, танцевала, по команде поворачиваясь в разные стороны, опускаясь на колени передних ног и кланяясь, двое мужчин с удовольствием наблюдали за Синтой, не замечая присутствия постороннего человека, потом один из них подошел к лошади ближе, протянув ей на ладони яблоко, и бархатные губы животного удивительно осторожно приняли угощение, а затем лошадь негромко заржала и потянулась мордой к своему хозяину — можно было поклясться, что она намерена его поцеловать!
— Молодец, Синта, девочка, — ласково сказал мужчина, поглаживая белую звездочку на лбу лошади.
Дэйна не могла не заметить, как он хорош, хотя и не молод. Мужчина был обнажен до пояса, на его мускулистой бронзовой спине блестели капли пота; да и второй был под стать своему приятелю — рослый и крепкий, даже повыше ростом, чем тот, которые разговаривал с лошадью.
— Здравствуйте, — сказала Дэйна, сделав шаг в их сторону.
Мужчины одновременно обернулись, и ее передернуло от отвращения при виде обезображенного лица одного из них, но Дэйна постаралась не выдать своих чувств, кстати, тот, что так ей не понравился, тут же молча ушел в дом, а другой произнес:
— Чему обязаны такой честью, красавица? Эти слова прозвучали вежливо и холодно.
Мужчина был явно недоволен тем, что кто-то посторонний вторгся на его территорию.
— Я просто отправилась прогуляться, — объяснила Дэйна, — и случайно оказалась в твоих владениях. Ведь это твоя земля, не так ли?
— Земля, дом, лошади, — хмуро кивнул он, мрачнея всё больше.
Она никак не могла взять в толк, почему этот человек реагирует на нее подобным образом?
— Что-то не так? — спросила Дэйна. — Извини, если помешала тебе.
— Нет, дело не во мне, — отозвался мужчина. — Но мой друг не любит, если сюда приходят чужие.
— Из-за его лица? — догадалась Дэйна. — Наверное, это действительно ужасно — то, что с ним случилось!
— Мое имя Ринальд, — сообразил, наконец, представиться мужчина. — Почему я прежде никогда не встречал тебя в этих местах?
— Я живу в монастыре Раана, вон там, в предгорьях, — произнесла Дэйна.
— Ты жрица? — удивился он. — Повезло богу, которому ты служишь, — вырвалось у Ринальда. Он вдруг улыбнулся так открыто, по-мальчишески, что сразу показался много моложе своих лет.
— Нет, я не прошла посвящения, — возразила Дэйна. — Жрецы приютили меня после того, как мой дом сгорел, и родители погибли.
— Прости, — произнес Ринальд, и на лице его выразилось самое искреннее сожаление и глубокое сочувствие.
— Это было давно, — добавила Дэйна. — и жрецы были рады меня принять, потому что у меня оставались кое-какие драгоценности, так что я могла заплатить за приют.
Он явно колебался между тем, чтобы пригласить ее в дом или вежливо распрощаться, и с живейшим интересом, не в силах оторваться и скрыть восхищения, разглядывал девушку, отвечавшую столь же откровенным и все понимающим взглядом: да нечего было и понимать — тело Ринальда говорило само за себя, более чем ясно — тесноватые кожаные штаны не могли этого скрыть, так что если в первую минуту неожиданного нового знакомства в голову Дэйны и закралось подозрение, уж не являются ли эти двое поклонниками немедийской любви, то тут же и рассеялось. Нет, Ринальд, это точно, был далеко не безразличен к хорошеньким женщинам!
Дэйна слегка склонила голову к плечу и как бы невзначай провела кончиком языка по верхней губе.
Глаза Ринальда расширились, а соски на обнаженной груди потемнели и напряглись. Дэйна, хотя и продолжала стоять в нескольких шагах от него и, естественно, не прикасалась к лэрду физически, взглядом ласкала и ощупывала его, поднимаясь и опускаясь по всей статной мужской фигуре.
Несмотря на прохладный ветер, налетевший с гор, на волосах Ринальда, покрывавших грудь и
