закрывались. Тем более, спадало напряжение, наступала реакция. Весь молодой Катин организм после перенесенного требовал: спать! Спать! Раза два девочка чуть не сорвалась с ветки на землю, и это было опаснее всего: ветка качалась метрах в четырех над землей. С одной стороны, хорошо — и на этой ветке медведь не мог бы ее сразу достать. Но и падать было высоко… Катя боялась упасть не только потому, что будет больно, но и чтобы не попасть в лапы медведю. И боясь поломать кость, из-за которой потом не сможет идти: ведь если ее не съест медведь, ей надо еще выйти на дорогу…
Катю морозило: била крупная дрожь, которая появляется у многих людей перед утром, а тут еще и нервы разыгрались: стоило смежить глаза, как наплывала слюнявая пасть, обдавала горячим дыханием. И невозможно вообразить, какие страшные глаза смотрели на Катю с морды зверя, снящегося ей за минуты, чуть ли не секунды ее контрабандного сна. Несмотря на теплую, плотную кофту, Кате было почти холодно.
Ба! Да ведь под утро медведи вовсе не опасные! Какая она глупая, что сидит здесь! Ведь медведи охотятся вечером, в сумерках, или в начале ночи… как охотился на нее
Катя соскользнула на землю и не выдержала, вскрикнула: так свело судорогой ноги. Вскрикнула и сразу же опять вцепилась в ствол: а вдруг зверь притаился поблизости и готовится броситься, как только она отойдет от ствола! Да нет, конечно же, медведь давным-давно спит! На свое счастье, Катя не была опытной охотницей, хорошо знавшей нравы медведей; недавно погибший отец мало рассказывал про свои дела и про зверей. Не была Катя и умной, начитанной девочкой, много знавшей из книг… да и самих книг она прочитала не так уж много. Почему «к счастью»? А потому, что Катя не знала, что медведи как раз «сумеречные животные» — охотятся они вечером и утром.
Но Катенька вообразила, что под утро ни один медведь ее не тронет, и осталась на земле, изо всех оставшихся сил растирая затекшие, сведенные судорогой ноги. На развороченной поляне все еще разило тухлятиной, кислым смрадом старого медведя, свисали клочья мха и травы с веток деревьев. Катю пугала эта поляна, место битвы медведей, но сил уходить уже не было. Девочка улеглась прямо там, где просидела несколько часов, между корней сосны и в двух шагах от опрокинутого на бок, придавленного ведра; и словно провалилась в крепкий сон.
Трудно сказать, сколько проспала Катя; вряд ли ее сон длился больше двух-трех часов, но проснулась она почти что совершенно отдохнувшей, да и кошмаров больше не было. А проснулась Катюша от холода, потому что в Сибири в августе уже стоит погода не летняя, а предосенняя, и вполне могут быть даже заморозки — тем более, в горах. Заморозок не настал, но спать на голой земле в одной кофте было никак невозможно, и Катя несколько минут согревалась, растирая себя руками, а потом подпрыгивая — сначала на одной ноге, потом на другой.
В животе бурчало, все мышцы болели после проклятой сосны. После того, как ее чуть не съели, Катя чувствовала себя психологически совершенно измученной, но свет раннего утра все изменял в лучшую сторону, Катя знала, куда надо идти, и от этого привычная бодрость вливалась в простенькое сознание девочки. Вот только еды никакой не было, и пока не вернется Катя домой — можно не рассчитывать, не будет…
Катя встала, прикидывая, как выходить ей к дороге, а по дороге — к деревне, когда ее накрыло первое утробное ворчание. То самое — идущее из глубины исполинской туши, вибрирующее, недовольное. И совсем близко! Распадки подхватили эхо, понесли его по тайге, и давно затихнув рядом с Катей, ворчание медведя много раз вернулось к ней издалека. Первобытные грозные звуки, красивые своей силой и первозданностью — но слышать их хорошо в записи, сидя в уютной квартире, в кресле или на диване. В лесу, издаваемые не магнитофоном, а живым и очень сильным зверем, они производят совсем особое впечатление.
Катя стиснула руки у груди, судорожно оглянулась. Ага, лучше всего бежать вон туда, в ту сторону! Только уже спустившись со склона, перебежав долину и почти вскарабкавшись на новый склон, Катя сообразила, что бежит не к дороге, а неизвестно куда. Но она, естественно, продолжала бежать так, чтобы оказаться как можно дальше… от источника этого звука. И только через полчаса, не меньше, Катя перешла на тихий, медленный шаг, утихомиривая сердце. Вроде бы, дорога была там… Взобравшись на хребет, Катя пыталась понять, откуда она начала путь и куда ей теперь лучше пойти. Ага, вот вроде бы, туда…
И почти сразу — новое ворчание, такое же громкое, свирепое. Зверь был как раз там, куда собиралась направиться Катя, и девочка шарахнулась по хребту, стала уходить как можно дальше. Но и там, впереди, был медведь! То ли прямо на хребте, стоило пройти еще метров триста, то ли в долинке, в зарослях малинника, но был. У Кати оставался один выход — продолжать бежать туда же, куда она уже бежала. И пришлось даже поторопиться, потому что уставшую, присевшую отдохнуть девочку ворчание буквально сдуло с удобного пенька, заставило почти что бежать дальше. Она понимала, что медведь, или целое стадо медведей, специально гонят ее куда-то… Хотела бы она знать, куда! И она понимала, что теперь ей будет совсем не просто найти дорогу, по которой они ехали вчера с Верой и Таней.
Солнце встало уже высоко, измученная девочка начала запинаться на ровном месте, карабкаться на каждый новый хребет становилось все труднее и труднее. Но остановиться не давали. Как-то Катя специально не побежала дальше после очередного ворчания: назло самой себе, назло зверю, назло своему страху, назло судьбе! Тогда зверь оглушительно рявкнул — судя по звуку, буквально метрах в тридцати, и Катя со сдавленным криком помчалась, не разбирая дороги. Ни разу медведь не показался ей, ни разу он не попытался догнать Катерину и съесть. Он только все время гнал ее вперед, к неизвестной Кате цели, и девочка даже не была уверена, один там медведь, или несколько: если один, почему рев идет из разных мест?
Раза два Кате начинало казаться, что вот здесь она была когда-то, что она знает этот склон или этот распадок, но ощущения эти были смутными, неясными — у Кати не было времени и сил, чтобы всмотреться и подумать. Вот очередной, как будто знакомый ей склон… Девочка еле плелась, а взобравшись на хребет, чуть не вскрикнула: хребет нависал над деревней! Вот она, Малая Речка, лежит перед ней в сиянии раннего дня! Солнце стояло высоко, и только тут до Кати дошло, что бежала она несколько часов. На обращенном к деревне склоне сосны прорежены, и ничто не мешало смотреть: под лучами солнца, внизу, сливался Ой с Малой речкой, стояли порядки домов, серо-коричневая лента дороги плавно переходит в улицу, и по ней движется маленькая унылая машинка, поднимает шлейф пыли.
Катя всхлипнула, как маленький ребенок, опустилась на покрытую хвоей, сухую землю. Гудели жуки, плыли пухлые белые облака, сияли обе речки под солнцем, и вот он, родительский дом, до него от силы километр. Бог мой, как гудели ноги, как колотилось сердце и бурчал живот, как ждала Катя, хватая ртом воздух, знакомого жуткого рыка… И не дождалась, не было утробного ворчания. Неужели он сюда меня и гнал?! Вместе со страхом перед зверем приходила благодарность, и вслед за ней вдруг появился новый страх: как все рассчитал медведь, как здорово пригнал ее домой! Может спасти — значит, имел власть и погубить… Какой-то это странный медведь, всемогущий! Появилось даже раздражение на медведя, как можно было бы рассердиться на человека: зачем помогает так сложно, причинив столько страданий?! Можно было бы гораздо проще, легче! Катя даже обернулась с опаской: вдруг медведь тут, совсем рядом, и понимает ее мысли?! Но конечно же, медведя рядом не было. Так же, как перед утром Катя почувствовала, что спуститься на землю не опасно, она поняла — медведя она больше не увидит. Это было и хорошо, и плохо: Катя уже хотела бы увидеть своего спасителя — хотя все еще страшно боялась.
Немного отдохнув, девочка начала спускаться, уже зная, на чьи задворки она выйдет.
Глава 3. Наблюдение за наблюдающим
Чем дольше жил Толстолапый, тем ниже ставил он человеческое племя, но, по справедливости, и интересовался им все больше и больше. Многое, слишком многое в людях заставляло его содрогаться от ненависти, но слишком хорошо он понимал — на одной злобе не поймешь этих странных существ с их сложным, странным поведением. Толстолапый любил наблюдать за этим племенем, и часто ему удавалось получить совершенно потрясающие сведения!
