невероятных, чем какой-нибудь змеечеловек из Туманности Андромеды или разумные муравьи мистера Уэллса.
Но какие ни есть — вот они, сидят под кедрами, стекает слюна из пастей, жуткие клыки сверкают в полумраке, а над пастями хищников, на мохнатых мордах зверей — вполне разумные глаза.
Солнце склонилось к западной части горизонта, стояло самое жаркое время дня, когда Толстолапый рассказал:
— Охотники делают не так, как вы. Охотники идут убивать всех подряд… Они уже убили пять медведей и трех Говорящих. Их заманили в болото. Они скоро умерли бы, но мы так не хотим. У нас жил молодой самец человека, подросток. Мы послали его, и он стал кричать охотникам на их языке. Охотники убили его. Нам нужен человек, которого не убьют охотники, и который сможет с ними говорить.
— Ты хочешь, чтобы мы говорили с охотниками?
— Иначе охотники умрут. Мы так не хотим, мы хотим договора. Мы простим охотников, если они признают договор.
Толстолапый не уговаривал, не вилял — он просто ставил условие, объяснял, как будет и почему.
— Мы согласны, — разлепил губы Маралов, переглянувшись с остальными, а Товстолес и Михалыч подтвердили согласие кивками.
— Завтра вы пойдете с нами. Большой человек пойдет помогать нам кончить войну. Старый человек и Толстый человек пойдут в другую сторону — они станут моими гостями, и им покажут Священное место.
Маралов сразу подобрался.
— Так нельзя… Мы не хотим разделяться.
— Вы разделитесь. Мы не верим людям. Мы оставим у себя этих двух, которым ты рубил дрова и добывал пищу. Мы ничего не сделаем им. Мы будем ждать.
И снова Маралов не уступал:
— Мы будем сопротивляться, Толстолапый, мы не хотим так, как ты хочешь.
— Нас много, — просто уронил Толстолапый.
— У нас ружья, — так же просто внес ясность Маралов.
— В каждом ружье только две пули, — хладнокровно профыркал Толстолапый, — а если будет нужно, сюда придут очень много Говорящих.
Он оглушительно фыркнул, и в зарослях множество медвежьих голосов откликнулись на звуки вожака. «Примерно двадцать или тридцать», — вертел Михалыч головой. «Не меньше двадцати» — отметил Владимир Дмитриевич. «Ручаюсь за двадцать два», — подумал Маралов, но все сделали верные выводы: они поймали Тумана, их поймали остальные Говорящие… Кто кого поймал, дело неясное.
— Вы еще хотите войны? — так же просто ронял звуки Толстолапый.
— Мы никогда не хотели войны. Только не надо нас разделять…
— Мы вам не верим. Мы вам поверим, если вы остановите охотников в болоте. Мы поверим, если они согласятся на договор.
Наверное, этот содержательный диалог продолжался бы еще дольше, но Товстолес и Михалыч давно о чем-то шептались. И наконец Товстолес помахал перед собою рукой.
— Дмитрий Сергеевич, э-ээ… Собственно говоря, мы с коллегой ничего не имеем против… Мы согласны побыть заложниками.
До сих пор Маралов был уверен, что говорит от имени всех трех. Запнулся, помолчал. А потом он лишь наклонился, чтобы видеть лица остальных, и тихо спросил:
— Не боитесь?
— Почему-то у меня к ним есть доверие… — задумчиво произнес Товстолес.
— Нет… Почему-то я им тоже доверяю, — так произнес Михалыч.
Медведи ждали, похожие на лохматые большие изваяния.
— Мы согласны, — профыркал наконец Маралов.
Толстолапый обратился к Таньке, что-то зафыркал ей в ухо.
— Вы согласны, что Большой человек пойдет с нами кончать войну. Толстый человек и Старый человек пойдут в наш город. Мы правильно поняли? — старательно переводила Танька, сохраняя стиль медвежьей речи.
— Правильно. Переводи, двуногий медвежонок…
— Тогда ты получишь от нас подарок, Большой человек, — серьезно произнес Толстолапый, и опять оглушительно фыркнул.
Следя за его взглядом, люди заметили движение в глубине леса, на тропинке. Вроде, шагал человек… Что это?! Андрюха Маралов — бледный, с перекошенным и каким-то одичалым лицом шел, ступая с осторожностью, словно нес себя, идя на цыпочках.
— Сынок?! Ты как здесь?! — старший Маралов вскочил на ноги, обалдело уставился на сына.
— Здравствуй, папа, — Андрюха развел руками, криво и жалко усмехнулся, — я к тебе шел, меня перехватили…
— Давно?!
— Часа два назад… Я шел прямо с горных озер, без захода в деревню. Они меня взяли уже после машин, прямо в лесу. Там мальчик такой переводил. Сказал, что если они с тобой договорятся, то меня медведи есть не будут.
Так вечером 11 августа возле избушки появилось еще одно разумное существо: Андрей Маралов- младший. И отец и ученые были только рады ему, а реакция Таньки заставила ученых вовсю покрутить головами, полезть в затылок пятерней: так откровенно напряглась Татьяна, так вдруг покраснела, опустила голову. Совсем не так стала вести себя девушка с появлением Андрея — словно другой человек…
А парень занят совершенно не тем, что-то занимало мысли парня, заставляло считать свои проблемы более важными, чем даже беседы с Народом. Держался он немного отрешенно, и сразу потащил отца в сторону: явно что-то принес. Мараловы долго о чем-то долго беседовали, и надо сказать, некая часть отрешенной задумчивости сына передалась и отцу.
Впрочем, времени оказалось немного:
— Пора выходить, — сообщил в пространство Толстолапый.
— Мы не умеем ходить ночью.
— Мы научим.
— У нас есть еще одно дело.
И Маралов-старший очень просто, очень обстоятельно рассказал, какого рода открытие сделал в горах его сын. Ученые не могли не заметить: Народ слушал охотника так же спокойно, как если бы речь шла о миграциях кабанов или о ветровале. И так же спокойно Туман обратился к Михалычу:
— Покажи плохого человека, — профыркал он.
Млея от изумления, Михалыч показал давешнюю картинку с заштрихованной «морковкой»- человеком.
— Плохой человек, — профыркал Туман, — плохой человек носит ружье, убивает и ест Говорящих.
— Убивает и ест людей? Или Народ он тоже ест?
— Мы давно знаем плохого человека… Он ест Народ, ест людей. Толстый человек, покажи рот, который говорит.
Михалыч развернул эту картинку.
— Люди говорят, Народ говорит. Плохой человек ест всех Говорящих.
— Позвольте… Не его ли я видел на пороге?! Он убил медведицу и медвежат…
— Ты видел его, Старый Умный Человек. Мы знаем, кто он и куда ходит, но не могли его убить.
Туман замолчал. Плыло молчание, взгляды медведей упирались в людей с интересом, и как все почувствовали, с ожиданием.
— Мы с сыном должны пойти к людоеду… Мы должны остановить людоеда.
Медведи немного помолчали, но и не встали, не двинулись никуда: видно, что сидели и думали. Потом четыре головы переглянулись… И право же, стоило видеть выражение на этих мордах.
