этого все фокусы, которые она приготовила нам, кажутся детскими шалостями. Взгляни на его лоб. Просто взгляни.
Сирокко и так не могла отвести оттуда глаз.
Теперь же ее объяло желание потрогать шишку. Она, сколько могла, боролась с желанием, а затем встала, опустилась перед Джином на колени и приложила ладонь к его лбу. Шишка оказалась мягкой. Под кожей что-то неторопливо двигалось.
Сирокко думала, что будет испытывать отвращение, но все вышло по-другому. Она смотрела на свою ладонь, словно на чужую, и чувствовала, как в ней растет какая-то сила. Руки Джина медленно поднялись, и он ухватился за ее предплечье, но не отталкивал. Сирокко почувствовала, как он насупился. Почти в истерике, она вдруг испытала странное побуждение крикнуть: «Исцелись!» А потом Сирокко уже держала в ладони что-то влажное, вертлявое и зловонное. Она бесстрастно оглядела тварь. Та, как и ее рука, была сплошь окровавлена. Формой тела тварь напоминала Стукачка, но была непомерно жирная, распухшая, с глазами навыкате будто виноградины.
— Сукин сын, — бормотал Джин. — Сукин сын. Сукин сын.
Сирокко слышала, как Конел отходит в сторонку, слышала, как его рвет. Непонятно как, но она знала, что ей важно смотреть на тварь, которая продолжала хрипеть. Габи подходила, что-то протягивая...
Это оказалась банка из толстого черного стекла. Швырнув туда хрипящую гадину, Сирокко плотно завернула крышку.
И только тогда посмотрела на Джина. Он трогал свой лоб, на котором виднелись кровавые отметины. Кожа висела лохмотьями, но с черепом ничего не сделалось.
— Сукин сын, — повторил он.
— Это вроде Стукачка? — спросила Сирокко. Теперь, когда все закончилось, ей стало дурно.
— Нет, — покачала головой Габи. — Хотя они родственники. Но Стукачок только слушал и докладывал. — Она хлопнула себя по лбу. — Тот, что был у меня в голове, тоже только слушал. — Затем она приподняла черную банку. — А этот — он вроде тех, кого шпионы зовут внедрившимися агентами. Вкопался поглубже и по-всякому там мухлевал. Когда мог, не обнаруживая себя, устраивал всякие каверзы. Вроде изнасилования, саботажа, войны... Вскоре он уже управлял всей жизнью Джина. Джин был у Геи как кукла на ниточках.
— А тогда... на тросе?
Много лет назад, вскоре после крушения «Укротителя», у них появились насчет Джина сомнения. Сперва он попытался показать титанидам, как им пользоваться новым оружием в войне с ангелами, — грубо нарушив методику Первого контакта и предписания ООН. Но тогда они сочли это простым желанием помочь титанидам.
Затем Сирокко и Габи взяли его с собой на подъем по тросу к ступице. Тогда, во время одной из стоянок, Джин оглушил Габи и оставил ее умирать после того, как изнасиловал. Затем он изнасиловал Сирокко — и убил бы обеих, улыбнись ему удача при погоне.
Габи тогда же хотела его кастрировать. Но Сирокко запретила. Она и сейчас об этом не жалела, хотя Джин и строил им бесконечные каверзы в последующие семьдесят пять лет — а в конце концов стал движущей силой тех событий, что привели к смерти Габи. Зато Сирокко много раз жалела о том, что его не убила.
Впрочем, выяснилось, что убить Джина не так просто. Однажды Габи перерезала ему горло и оставила умирать. Но он выжил.
Тогда он стал для них чем-то вроде Стукачка. Когда Сирокко хотела что-то из Стукачка вытянуть, она его пытала. Точно так же Габи многие годы, встречая Джина, оставляла от него чуть меньше, чем у него было до этого. Отрезала ему ухо, несколько пальцев, одно яйцо. У Джина все отрастало — но, в отличие от Сирокко и Габи, у него оставались шрамы.
— Нет, тогда на тросе — нет, — ответила Габи. — То есть не впрямую. Тогда эта тварь еще им не помыкала. Но она ему всякие пакости нашептывала. Джин был вроде шизофреника. Думаю... у него должна была быть какая-то склонность к изнасилованию, раз тварь его на это толкнула. А потом уже стало неважно, что и по какому поводу думает сам Джин. В каком-то смысле Джина уже не было. В каком-то смысле он давным-давно умер. — Габи вздохнула и покачала головой. — Знаешь, мне очень стыдно. Потому что, если и есть тут какое-то чудо, оно в том, КАК он сопротивлялся и СКОЛЬКО. Взять хотя бы то, как он пришел сюда... в единственное место, куда Гея никогда не заглядывает. Она по-прежнему получает донесения от агента, но притворяется, что они приходят откуда-то еще.
— Почему?
— Почему? Потому что она сумасшедшая. Хотя... есть еще причина. Скоро ты ее узнаешь.
Конел уже к ним присоединился. Вид у него все еще был зеленый.
— Что она с ним такое сделала? — с тихой настойчивостью спросил он.
Какой-то миг Сирокко думала, Конел спрашивает, что с Джином сделала она. Но он смотрел на Габи, и Габи объяснила ему, что с Джином сделала Гея, когда и к чему это привело. Конел молча все выслушал.
— А Кельвин? — поинтересовалась Сирокко.
— Он тоже свое получил. Но Свистолет узнал и почти сразу убил тварь. Не знаю как. Свистолет не потрудился нам рассказать... и я его за это немного виню. Хотя и знаю, что он не связан человеческими представлениями. — Она развела руками. — Но именно потому, что тварь в голове у Кельвина была убита, он теперь умирает.
— Кто такой Кельвин? — пожелал узнать Конел.
— Помнишь свои комиксы? — спросила Сирокко. — Кельвин — тот, который негр.
— Так он тоже до сих пор жив?
— Да. — Сирокко опять повернулась к Габи. — А Билл?
— Когда Билл вернулся на Землю, то уволился из НАСА и приступил к работе в качестве агента Геи. Все вполне открыто, хотя кое-какие действия были подпольными. Думаю, он получил примерно то же, что и Джин. Хотя не знаю. Не спрашивай про Апрель и Август. Что Гея сделала с ними, я вообще не знаю.
— Но что ты еще знаешь? Можешь сейчас сказать?
— Так и прикидывал, что он тама, — вдруг сказал Джин. Все на него посмотрели. — Рыба ему нравилась, — пояснил Джин и указал на ведро. — Разжирел, значит, сволочь, на этой рыбе. А мне фигли? Рыба там, не рыба. — Он стукнул себя кулаком в костлявую грудь. — Но я чуял, что он тама. Долбал, значит, падла, мне мозги. — Он фыркнул.
— А знаешь, Джин, кто его туда посадил? — спросила Габи.
— Да Гея.
— И что ты об этом думаешь?
— Да блядство. — Он снова фыркнул и покачал головой. — Думал, значит, там всякое. И мне, значит, всякое надумывал.
Габи заговорила с Сирокко так, словно Джин их слышать не мог. Впрочем, он, наверное, и правда не мог.
— Этот южный диалект тоже часть Генного подарка. Помнишь аналогию с фильмом, про которую я тебе рассказывала? Гея хотела сделать из него характерно' го актера. Фигляра, этакого мужлана... не знаю. Короче, народный юмор.
— Очень смешно, — вскипел Конел.
— Да, смех один, — согласилась Габи. — У Геи веселье всегда вроде рака прямой кишки.
— Глаз мне, сука, выколола, — сказал Джин и фыркнул. — Тут думал я, значит, крепко. Чуть плешь себе не проел, все думал. А дрянь, значит, взяла да и выскочила. Болело как сволочь. Хотел даже суку назад сунуть. — Он снова фыркнул. — А она, значит, назад отрастает. Отрастает, хоть тресни. Раз руку себе отпилил, чтоб, значит, не думать. Хрен там — тоже отросла. — Тут Джин явно задумался. — Больно, если думать, — заключил он.
— Так ты, Джин, что-то надумал? — спросила Габи. Старик скосил на нее глаз.
— Как пить дать, — сказал он наконец. — Чего-то такое, значит, провернуть надо. Надо кому-то... надо мозги ей на хрен вышибить, вот чего! — Он с вызовом на всех посмотрел.
— А что, Джин, может, и получится, — сказала Габи.
