свою мечту в жизнь, назвала его, а также его братьев и сестер люфтмордерами. Название, написанное английским шрифтом, было вполне различимо на изящном фюзеляже, который радостно булькал полными баками керосина. Буквы названия были снежно-белые, а все остальное — цвета подсохшей крови.
Люфтмордеров было немного. Десять — по всей Гее. Все они, подобно морским уточкам, свисали с тросов.
Пока что жизнь люфтмордера особо не радовала, но он был терпелив. Да, он до сих пор даже не опробовал своих крыльев. Но ничего — все еще впереди.
Развитым интеллектом люфтмордер не отличался, но было бы ошибкой назвать его глупцом. Просто мышление его несколько страдало односторонностью. Зато он был крайне изобретателен в преследовании своей цели. Уже три мириоборота он лип к тросу, питаясь стекающим оттуда керосином. Люфтмордер вполне мог липнуть там еще столько же и даже дольше, но надеялся, что не придется. Он чувствовал, как растет возбуждение Геи. Приказы непременно последуют.
Цепляясь в свою очередь к люфтмордеру, пререкаясь друг с другом среди холодных сосков, что рядами шли по днищам крыльев, висели десятки существ, именуемых ночниками и боковухами. Эти были совсем тупые — досада, но и необходимость. Ночники были покрупнее, боковухи — побыстрее. По крайней мере — в теории. У каждого ночника и боковухи возникала одна-единственная возможность это выяснить, так как восстановлению они не подлежали. Каждый представлял собой органическое существо, построенное на основе скелета из твердого топлива. Мозги их несли в себе разрывные ядра. Ночники и боковухи видели в инфракрасной части спектра и любили все яркое подобно тому, как мотыльки любят огонь.
Люфтмордер не был бомбадулем, хотя родственная связь прослеживалась. Девять аэроморфов, что липли к тросу совсем рядом с ним, однако, вполне походили на бомбадулей — подобно тому, как борзая или доберман походят на чихуахуа.
Люфтмордер был бесспорным флюгельфюрером своей эскадрильи. Пользуясь своим инфракрасным зрением, он внимательно наблюдал, как пока что далеко внизу под ним валандались два самолета. Он увидел, как они на время сблизились, а затем крупный начал газовать намного быстрее и отвалил к северу. Бомбадули хотели тронуться с места, но люфтмордер решил потерпеть. Когда большой самолет отлетел совсем далеко, когда он приземлился там, где, как подсказывал люфтмордеру гейский инстинкт, должен был располагаться источник керосина, флюгельфюрер одну за другой отпустил пять своих мелких сошек и стал смотреть, как они падают к яркому песку.
ЭПИЗОД XVIII
Однажды тебе непременно нужно будет попристальней к нему присмотреться, — сказал Конел, заметив, как Искра разглядывает юго-центральный трос Мнемосины. — Сомневаюсь, что ты когда-то видела нечто подобное.
— Отсюда он такой тоненький, — отозвалась Искра. — Просто ниточка.
— Эта ниточка километров пять в толщину. И сплетена она из сотен жил. На таких тросах живут животные и растения, которые никогда не спускаются на землю.
— Мама говорила, что Сирокко Джонс однажды на такой взбиралась. — Искра запрокинула голову и нашла место, где трос крепится к сводчатой крыше Мнемосины. — Не понимаю, как она это проделала.
— Она проделала это вместе с Габи. И взбирались они не на такой. Эти идут вертикально вверх. А тот, по которому взбиралась Сирокко, шел под углом — вон как те, что впереди. Видишь, как они под наклоном уходят в спицу Океана? Отсюда вполне можно заглянуть прямо в спицу. Сирокко говорит, эти тросы держат Гею воедино.
— Почему здесь все такое мертвое?
— Из-за песчаного червя. Своими зубами он запросто может подрыть гору Эверест.
— А ты не думаешь... — Ей пришлось помедлить и от души зевнуть. — ... ты не думаешь, что мы его увидим?
— Слушай, почему бы тебе не поспать?
— Все будет путем.
— Дудки. Тебе обязательно надо поспать. Если случится что-то важное, я тебя разбужу. А если ничего не случится, тогда ты сможешь подменить меня на пару оборотов.
— А оборот — это сколько?
— Около часа.
— Хорошо. Я посплю. Спасибо. — Она чуть повернулась на сиденье.
— Как рука? Может, тебе перевязку сделать?
— Все в порядке. Я просто ударилась ею, пока болталась на крыле. — Искра одарила его сонной, дружелюбной улыбкой, затем, похоже, поймала себя на этом. Конел едва подавил усмешку; Искра определенно делала успехи. Ей пришлось забыть, что нужно строить из себя буку. Быть может, однажды она совсем об этом забудет? Быть может, счастье уже не за горами?
Закрыв глаза, Искра погрузилась в сон — буквально за десять секунд. Конел ей позавидовал. У него обычно уходило не меньше минуты.
Чувствуя за собой некоторую вину, он изучал лицо Искры, пока она спала. Со спокойным лицом она казалась даже моложе своих восемнадцати.
У Искры все еще было лицо маленькой девочки — пухлые щечки и торчащая верхняя губка. Во вздернутом носике и широких скулах Конел разглядел черты ее матери. С закрытыми глазами тревожащее сходство с Крисом особенно не просматривалось.
Конел решительно отвернулся, едва понял, что его глаза уже блуждают по роскошным изгибам ее грудей, округлым бедрам, длинным ногам. Достаточно сказать, что у Искры было девичье лицо и женское тело.
— Совет, — сказал компьютер. — Вражеский самолет, известный как...
Конел шлепнул ладонью по кнопке отмены и взглянул на Искру. Веки девушки запорхали, затем она издала какой-то неподобающий для леди звук и еще глубже зарылась в сиденье.
Вот еще досада. У проклятого компьютера слишком долгая память. Туда, естественно, были загружены результаты воздушной войны Сирокко с бомбадулями, так что теперь он попытался предупредить Конела о базе, которая уже восемнадцать лет как пустовала.
Бомбадули любили селиться на центральных тросах. Могли годами висеть там носами вниз, поджидая удобного случая. Им приходилось так висеть, ибо иначе они не могли запустить свои моторы. Только после некоторого движения вперед. Примитивные прямоточные воздушно-реактивные движки — вот и все, что у них было. Ничего похожего на суперусовершенствованный поджиг, что негромко гудел на спине у «стрекозы».
Хорошо, что все они давно погибли.
Хотя вот была бы забава, если вдруг...
Взглянув на центральный трос, Конел заметил, как оттуда к песку падает крошечное пятнышко. Он поморгал, потер глаза — пятнышко исчезло. Конел еще раз взглянул на трос, затем покачал головой. Легко забыть, какой он гигантский. Что он там собирается высмотреть? Бомбадулей, прилепившихся к его боку?
С другой стороны — что же это, черт возьми, было за пятнышко?
Он поиграл с радаром, но ничего не вышло. Потом взглянул на ангела, несущего Адама. И там все в норме.
Чисто интуитивно Конел врубил тягу и стремительно поднялся до шести километров.
И тут радар засвистел.
— Тревога, — сказал компьютер. — Приближаются четыре — поправка, пять — неопознанных летательных аппаратов. Поправка, три неопознанных — поправка, четыре...
Конел вырубил голос, который только отвлекал от дела. Графический дисплей должен был сообщить куда больше.
Но не сообщил. Конел уже увидел два выплеска сигнала — внизу, у палубы, — стремительно движущихся в его направлении. Затем их стало три, затем выскочил еще один. ФАКТИЧЕСКОЕ РАДАРНОЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ, — напечатал на своем экране компьютер.
Похоже, это могло указывать на «стрекоз» — или на возвращающуюся в «богомоле» Сирокко. Конел предположил, что она ведет три самолета на автопилоте, но зачем? И почему она ему ничего не сказала? Но
