Он вел меня, пока мы не добрались до изголовья, и он затащил меня на большую подушку. Их было так много, такие высокие, я просто полусидела в них.
Я думала, Мика ляжет рядом со мной, но он не лег.
Отклонившись назад, он просто на меня смотрел.
– Bay! – Голос прозвучал как хриплое рычание. Совершенно невинное слово, сказанное с какой угодно интонацией, только не невинной. – Вот это вид!
Голос по-прежнему звучал с рычанием, хрипло, будто говорить было больно.
Он начал опускаться ко мне лицом, как медленно приближают губы для поцелуя. Потом остановился.
Он лизнул меня, и от такого ощущения разом разлетелись прочь мои мысли и чувства.
По его телу прошел спазм, содрогнулась спина, плечи, руки, пальцы сжали меня сильнее. Эти шартрезные глаза смотрели на меня снизу, и возникала иллюзия, что на этих зелено-золотых глазах лицо кончается.
– Боже мой, Мика, как мне нравятся твои глаза, когда вот так!
Он зарычал, и этот звук отдался во мне дрожью. Я вскрикнула, закинув голову и закрыв глаза. Рычание перешло в мурлыканье, мурлычущее рычание прошло по моей коже, дрожа, нарастая.
Тяжелое, сладкое тепло нарастало во мне, и тяжесть взорвалась приливом теплой радости, пронизавшей меня, захлестнувшей с головой, снова и снова, с каждым его движением, и это было наслаждение, которому нет конца. Я ловила ртом воздух, зажмуренные веки дрожали, во мне не осталось костей, я не могла шевельнуться. Разбитая, разрушенная, утонувшая в удовольствии. Кровать шевельнулась, Мика оказался на мне. Я пыталась открыть глаза, но могла лишь трепетать веками и видела лишь свет и темноту.
– Анита, – почти шепнул он, – как ты?
Я попыталась сказать, что хорошо, но звука не было. Подумать я могла, но пока что – ничего больше.
– Анита, скажи что-нибудь. Мигни, если меня слышишь.
Я смогла моргнуть, но даже перед открытыми глазами все плыло. Мир превратился в расплывчатые цвета. Я подняла большой палец, показывая, что все о'кей, потому что говорить было еще слишком трудно.
Он наклонился так близко, что лицо стало размытым пятном.
– А теперь я тебя трахать буду, – сказал он.
– Да, – сумела я шепнуть. – Да.
8
– Трахай меня, Мика, трахай!
Он облизал губы и проглотил слюну. Пульс метнулся у него на горле.
– Не хочу делать тебе больно.
– Будет больно – я скажу.
Он посмотрел на меня, и на лице его не было вожделения – была нервозность, неуверенность. Я знала, он хочет в меня воткнуться, но боится. Сколько женщин ранили его душу? Сколько говорили ему, что он урод, монстр, просто потому, что он так мужествен? Я села, потянулась, и даже от одного прикосновения у меня голова запрокинулась, из горла вырвался крик. Я таращилась на него, сама зная, что глаза у меня бешеные, у него тоже голова запрокинулась, глаза закатились под лоб.
Он наклонился и поцеловал меня, оторвался от поцелуя, упираясь руками в постель. Но тело его уже на меня давило.
От ощущения его тяжести я рухнула на кровать. Он навис надо мной, и я видела каждый дюйм его тела, ищущего путь.
Если бы я отпустила
На полпути он закрыл глаза и остановился, опустив голову, потом поднял ее и встретил мой взгляд. Всмотрелся, будто хотел понять, не вру ли я ему о своем желании.
– Ты серьезно?
– Да, видит Бог, да!
– Я не хочу делать тебе больно.
Я посмотрела ему в лицо и сказала, что думала:
– Не знаю, с каким призраком ты сейчас споришь, но не со мной. Кому ты там сделал больно, не знаю, но не мне. Трахни меня, трахай, трахай так, как мы оба хотим.
Я ждала его решения, глядя на него с расстояния в пару дюймов, и наши тела уже были соединены. Я ждала решения.
Я велела ему перестать быть осторожным – он поймал меня на слове, и мое тело никак не могло понять, хорошо это или плохо.
С одной стороны, это было чудесно – Господи, как это было чудесно! Он прижимал меня спиной к кровати, вырывал крики восторга у меня изо рта. Я извивалась под ним, дергалась и билась, пойманная между оргазмом и ощущением, будто мое тело говорит мне, что не надо бы так. В какой-то момент я подумала: 'Слишком много, слишком сильно, медленнее', – и набрала воздуху, чтобы это сказать, но тут
