Судья улыбнулся:
– Я подумал, что просто не должно остаться неясностей, маршал.
– Ясность – это хорошо, ваша честь.
Я не стала развивать тему. Времена, когда меня оскорбляло предположение, будто все аниматоры приносят человеческие жертвы, миновали давно. Люди боятся того, что я делаю, и это заставляет их верить в худшее. Люди думают, будто ты делаешь страшные, безнравственные вещи, – такова цена за работу в нашем бизнесе.
Мне случалось наносить человеку порезы, использовать его кровь в сочетании с моей, но никогда я при этом не держала его за руку.
Стоя от Мики слева, я переплела с ним пальцы левых рук, соприкасаясь ладонями. Вытянув его руку, я приложила лезвие к гладкой нетронутой коже.
У меня внутренняя сторона левой руки имела такой вид, будто над ней доктор Франкенштейн поработал, а у Мики она была гладкой и невредимой. Менять это мне не хотелось.
– Заживет, – тихо сказал он. – Это не серебро.
Он был прав, но... я просто не хотела делать ему больно.
– Проблемы, маршал? – спросил судья.
– Нет-нет, – ответила я. – Проблем нет.
– Тогда нельзя ли приступить к делу? Здесь как-то не становится теплее.
Я оглянулась на него – он кутался в длинное пальто. Посмотрела на собственные голые руки – даже гусиной кожи не было. Взглянула на Мику в рубашке с закатанными рукавами. Он – оборотень, и ему трудно судить, насколько погода теплая или холодная. Потом посмотрела на всех остальных. Многие застегнули все пуговицы, некоторые засунули руки в карманы, как судья. И только трое стояли расстегнутые, и у меня на глазах Фокс начал снимать пальто. А остальные двое были Сальвия и Франклин. Про Франклина я так и думала, но не про Сальвию. Если он настолько чувствителен, это может объяснить его страх. Ничто так не способствует желанию оказаться подальше от серьезного ритуала, как небольшие экстрасенсорные способности. Хоть я поднимаю мертвецов регулярно, но вдохнуть жизнь в мертвое, пусть даже временно, – это нехилая магическая работа.
– Маршал Блейк, – произнес судья, – я спрашиваю еще раз: у вас проблема?
Я посмотрела на него пристально:
– Вы хотите предложить мне вашу вену, судья?
Он встрепенулся:
– Нет, нет, я такого не говорил.
– Тогда не говорите мне под руку, когда я держу нож над чужой рукой.
Фокс и Франклин издали какие-то тихие звуки – Фокс вроде бы сумел выдать смех за кашель. Франклин качал головой, но не с таким видом, будто он мной недоволен.
А у секретаря суда даже рука не дрогнула. Она зарегистрировала и его нетерпеливую реплику, и мой рассерженный ответ. Очевидно, она была твердо намерена записывать все. Интересно, записала ли она кашель и нечленораздельные звуки, изданные обоими агентами. Мне бы следовало все же придерживать язык, но вряд ли я стала бы. То есть я, конечно, могла бы попытаться, но в таких случаях я всегда терплю поражение. Может быть, стану вежливее, как только поставлю защитный круг. Может быть.
Мика свободной рукой тронул меня за лицо, повернул к себе. Улыбнулся своей безмятежной улыбкой.
– Анита, ты просто работай.
Я приложила острое лезвие к гладкой коже и шепнула:
– Когда конец кончал бы все – как просто все кончить сразу...
– Макбета цитируешь? – улыбнулся он.
– Да, – сказала я и сделала разрез.
11
В лунном свете выступила черная кровь. Мика не проронил ни звука, когда его кровь выходила из пореза, и я подставила лезвие, ловя тяжелую капель.
А он был спокоен, спокоен по этому поводу, как спокоен всегда по поводу чего угодно, будто ничто на свете его из равновесия вывести не может. Сейчас, зная больше о его жизни, я понимала, что это спокойствие тихого омута нелегко ему досталось. Мое спокойствие – это спокойствие металла, а его – спокойствие воды. Он был как тихое лесное озеро. Брось в него камень – и когда разойдутся круги, оно будет как прежде. Брось камень в металл – останется зазубрина.
Бывают времена, когда мне кажется, будто я вся покрыта зазубринами и царапинами. Сейчас, держа за руку Мику, глядя, как холодно поблескивает его кровь на моем клинке, я ощущала эхо его водяного спокойствия.
Осенняя ночь вдруг наполнилась сладким металлическим ароматом свежей крови. Когда-то этот запах означал для меня работу: подъем зомби или осмотр места преступления. Но теперь, из-за связи с Ричардом, Жан-Клодом и леопардами, он значит куда больше. Намного больше.
Я подняла взгляд и увидела глаза Мики, светлые глаза леопарда, и поняла, что мне не надо оборачиваться аж до самого Сент-Луиса, чтобы понять, почему кровь хорошо пахнет.
Пульс Мики застучал в моей ладони как второе сердце, и это второе сердце выкачивало из него кровь быстрее, чем она бы иначе текла, будто моя сила, или наша сила, взывала к ней. Порез не был настолько глубок, но кровь лилась по руке горячей волной. – Боже мой!
