Загоготал народ:
— Глянь-ко! Вылечился! Видно, водица помогла! Святая водица!
Подхватили, закричали:
— Святая водица! Святая! Святая!
С хохотом и криком стали раздеваться все остальные мужики, парни и мальчишки. Сбрасывали с голов шапки, стаскивали с ног валенки, скидывали тулупы, портки, рубахи — и сигали в ледяную воду: аж дух захватывало!
Ганна подошла к проруби, святой воды в ладошку набрала и всю — по ледяному глоточку — выпила…
Вдруг засвистело вдали, заулюлюкало.
Поглядела Ганна вдаль. По льду темная толпа бежала — лед дрожал — приближалась.
— Мужики! Вылезай из проруби! — закричал парень рядом с Ганной. — Комсомольцы бегут!
Выскочили из воды, порты надели, встали стеной.
6
Подбежал комсомол, темной стеной напротив встал. Будто птенцы вороньи, рты раззявили.
— Бога нет!!! — проорали. — Бога нет!!!
Мужики молча стеной стояли.
Заломивши шапку на кудрявой голове, подбоченившись, вышел вперед статный комсомолец-секретарь. Оглядел мужиков зорко.
— Убирайте крест! — закричал.
Мужики стояли стеной, молчали.
За их спиной — крест сиял на солнце ледяной. Слепил комсомольцу глаза.
— Рубите крест! — заслонившись от света, закричал комсомолец.
Не договариваясь, молча мужики сцепились друг с другом руками.
Отец Василий встал у креста, заслонил крест собою.
— Рубите!!! — заорал комсомолец, взбесившись, с пеной у рта. — Нету Бога! Нету!.. Сдох ваш Бог!!!
— Врешь!!! — закричал вдруг кто-то позади мужиков.
Толпа раздалась в обе стороны.
Навстречу статному комсомольцу вышел небольшой — комсомольцу по пояс — мужичок: тело его было все в шрамах от пуль, в рубцах от сабель. Встал напротив, бросил шапку оземь:
— Врешь, собака! Жив Бог! Бог живой!!!
— Батька? — удивился комсомолец.
— Я, сынок, — ответил.
— Уходи, отец! — приказал сын.
Грудью на отца пошел:
— Ты ж, отец, красноармейцем был, за Советскую власть кровь проливал!
— Против Бога я не воевал! — ответил отец.
Грудью на пути сына встал.
Налились глаза комсомольца кровью.
— Уйди с дороги! — закричал бешено. — Уйди!
Толкнул изо всей силы отца. Упал отец, ударился головой об лед. Кровь изо рта показалась.
Ахнул народ.
Но поднялся, шатаясь, отец. Схаркнул кровь, подошел к сыну.
— Чертов сын! — сказал, размахнулся и ударил его по зубам.
Словно бусы, изо рта на лед белые зубы посыпались, жемчугом по льду раскатились.
— А-а-а!!! — страшно закричал сын окровавленным ртом. — Убью!!! — и пошел на отца.
Будто обнявшись, схватились в смертельной схватке отец и сын.
— Наших бьют!!! — закричали с обеих сторон.
И пошла потеха.
Начался кулачный бой.
7
Все смешалось: голые по пояс мужики, комсомольцы в куртках из чертовой черной кожи, бабы в цветастых полушалках, шнырявшие тут и там мальчишки…
Засвистало кругом, закричало.
Застонало потом, заголосило.
Били друг друга со всего плеча, не жалея, будто булатным топором дубы рубили, сырые дубы крековастые:
— И-ах!!! И-ах!!! И-ахх!!!
…Стукнул мужик комсомольца кулаком — в нос.
Утер комсомолец кровь с соплями, ударил мужика подлым ударом — поддых.
Скрючился мужик, глаза выпучил, ртом воздух хватает. Подышал, размахнулся — скулу комсомольцу своротил, с правой стороны на левую. Потом, на кулак поплевав, в ухо врезал.
Зазвенело в ушах у того. Рассердился. Ледышку со льда подобрал, развернулся, ударил со всего маха мужика — прямо в висок. Повалился мужик на лед как подрубленный.
…Ветряной мельницей — краснорожий мельник — посреди толпы стоял.
— Подходи, комсомол!!! — ревел. — Косточки перемелю!
За шиворот комсомольцев, как мешки с мукой, хватал, лбами сталкивал. Трещали, как орехи, головы. Обвисали, как пустые мешки, тела, — тогда их отбрасывал. Летели с высоты пустые тела, падали со стуком на лед.
…Анна Пшеничная — кулаки как тыквы — ринулась в бой. Ухватила комсомольца за рыжий чуб. Молча за чуб комсомольца таскала — туда— сюда, туда-сюда, — приговаривала:
— Человеком будь, человеком будь…
Не выдержал комсомолец, взмолился:
— Маманя! Больно же! Отпусти чуб, мама! — Личико конопатое в плаче скривил.
Пожалела сына, отпустила чуб:
— Человеком будь, Никола!
Отбежал от матери подальше.
— Бога нет! — закричал ей издали.
Погналась Пшеничная Анна опять за сыном.
Поскользнулась, упала, зашиблась, горько заплакала.
…Плач и стон стояли над побоищем, лилась кругом кровь, трещали кости.
Друг бил друга, брат — брата, сын — отца, отец — сына.
Как щепа с сырого дуба летит, валились на лед бойцы.
— Братья! Опомнитесь! Побойтесь Бога! Братья! — ходил между бившимися и взывал к ним отец Василий. — Избави нас, Господи, от ненависти, злобы, немирности и нелюбы… — взывал он к небу. Вставал меж дерущихся: — Братья…
Ослепнув, били его с двух сторон: оттуда и отсюда.
8
Ганна сидела спрятавшись за крест, дрожала.
Вдруг услышала тяжелый, будто удары каменного сердца, топот.
Топот приближался. Ганна выглянула из-за креста.
Во весь опор скакали по льду всадники в военных фуражках.
Подлетели.
— Разойдись! — закричали.
Кнутами били и тех, и других.
Огрели комсомольца: рубец на лице вспух.
— Энкавэдэ, — вслед глядя, угрюмо сказал, утерся.
Конями лежащих на льду топтали.
