него уже сейчас педагогические таланты сказываются. Ты видел, с каким терпением он занимается с Антошкой?» — «Терпением, терпением! — с досадой ответит отец. — Терпение, матушка, — основа каждого дела. А ты видела, с каким терпением он мастерил модель парового котла?» — «Котла! — скажет мама. — Что за название!.. Какое-то… кухонное». Это она в отместку за «матушку». Вообще же мама гордится, что отец делает котлы. Отец ничего не ответит и уйдет в другую комнату. Да и что сказать? Мама ведь прекрасно знает, что в этих котлах не суп готовится, а пар, что пар приводит в движение турбогенераторы, а турбогенераторы вырабатывают электричество. Отец походит-походит в другой комнате, потом вернется и скажет: «Да будет тебе известно, что один такой котел высокого давления дает пар для турбогенератора мощностью в пятьдесят тысяч киловатт. Это значит, что если в лампочке пятьдесят ватт, то один котел — понимаешь ли ты это? — один котел обеспечивает горение миллиона лампочек. Вот она какая кухня!»
Отец маленького роста и худощав, а мама большая, но когда отец так говорит, то мама будто уменьшается в росте. И тогда она скажет: «Да будет тебе! Ну, котельщик и котельщик. И очень хорошо. Главное — не ошибиться в своем влечении».
Борис закончил статью, нарисовал под ней гаечный ключ и молот и пошел в столовую.
На столе была красная редиска и майское желтоватое масло. Мама позвала Антошку. Антошка подошла к столу, поднялась на носки и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.
— Ага, ага, — бормотала она, — я это люблю! Помнишь, мама, мы когда-то ее грызли. Давным- давно!
— Как давно? — спросила мама.
— Сорок лет.
Из чисел Антошка пока знает один, сорок и сто.
— Не сорок, а только один год назад, вот в этом самом месяце мае, — объяснила мама. — И не грызли, а просто ели.
За завтраком мама рассказала смешной случай. Вчера она пошла домой к одной своей очень недисциплинированной ученице. Мать девочки, разволновалась и в волнении сказала: «Уверяю вас, Елена Тимофеевна, дочь моя очень хорошая и послушная девочка, только она… ужасная хулиганка!» Все смеялись, а Антошка так была занята редиской, что ничего не слышала, а только грызла и сосредоточенно сопела.
— Антошка, что это ты сегодня все молчишь? — удивилась мама.
Антошка с трудом оторвалась от редиски и сердито посмотрела на маму своими черными большими глазами:
— Сама ж говорила: когда едят — не говорят. Забыла?
Вставая после завтрака из-за стола, отец сказал:
— Третий день, как уехал, — и никакого ответа. А время идет. Пошлю телеграмму-молнию.
Это он про того инженера, который приезжал из института. Борис знал, что отец послал шефу завода — Институту машиностроения — письмо. Оттуда прислали ученого. Ученый осмотрел вальцы, поговорил с инженерами и решил: «Выдержат. Но все-таки подождите два дня. Через два дня пришлю телеграмму». Забрал чертежи, расчеты и уехал. Ну, отец и тревожится.
В школу идти было еще рано. Но Борис условился с Грицем, что встретится с ним за час до урока. Он собрал книжки и пошел.
Солнце уже встало и заливало своим золотистым светом крыши домов, деревья, мостовую, играло в стеклах окон. Еще недавно под ногами у Бориса в солнечный день лежал на асфальте топкий узор. Это падала тень от голых, с набухшими почками деревьев. Теперь деревья стояли в зелени, и тень под ногами была уже сплошная. По улице сновали люди: одни спешили к трамвайной остановке, чтоб ехать на завод, другие с кошелками и сетками в руках возвращались с рынка. Сетки были туго набиты зеленым луком, петрушкой, красной с белой лысинкой редиской и весенней, еще тонкой, морковкой. Воробьи, будто их кто дразнил, кричали и прыгали, как сумасшедшие.
В школьном саду на скамейке сидел Гриць. В этой школе он учился только год, а раньше жил в Сорочинцах, на родине Гоголя.
Борис рассказал, что был у Виктора и что Виктор согласился прийти на собрание, только надо кому-то сходить в райком.
— Это и я могу, — сказал Гриць, — На большой перемене.
Подошли еще ребята. Гриць вынес мяч, и все побежали на волейбольную площадку.
Этот день был последним днем занятий перед экзаменами. На третий урок пришел Иван Петрович — математик, классный руководитель и самый любимый учитель. Вся школа знала, что во время войны он добровольно вступил в армию и с боями прошел от Сталинграда до Берлина. Был шесть раз ранен, потерял левую руку и глаз, но когда вернулся и ему предложили заведовать городским отделом народного образования, он сказал: «Нет, пойду в школу».
— Ну, — спросил Иван Петрович, — каково настроение?
— Боевое, — ответил класс.
Иван Петрович озабоченно покачал головой:
— Вы-то молодцы, а вот восьмой сплоховал: дал я им на дом задачу — и никто не решил.
— Никто? — удивились ребята.
Такого случая у них, в седьмом классе, еще не бывало.
— Никто. Правда, задачу я взял не из учебника, а из журнала «Математика в школе», и довольно трудную.
— А на какое правило? — спросил Гриць.
— Задача на построение многоугольников. Вы это не проходили.
Гриць встал и, немного побледнев, сказал:
— Иван Петрович, а можно мне посмотреть? Никто в классе не знает математику лучше Гриця, он сам, без помощи учителя, на целый год вперед прошел ее. Но тут и Иван Петрович усомнился. Все закричали:
— Иван Петрович, дайте ему! Дайте!
— Ну что ж, — сказал учитель, — попробуй. — И подал Грицю листок с переписанной задачей. — А мы с вами еще немножко поупражняемся.
И он продиктовал задачу на составление и решение уравнений с двумя неизвестными.
Ребята решали, а сами поглядывали на Гриця: уж им хотелось, чтобы он решил свою задачу! Вот бы прославился седьмой класс!
Скоро с задачей на уравнения справились все, а Гриць все еще сидел, обхватив голову руками и смотрел на чернильницу.
— Ну, у кого какие планы? — спросил Иван Петрович, обводя класс взглядом.
Завязался разговор. Одни собирались перейти в восьмой класс и учиться дальше в этой же школе, другие намеревались держать экзамен в техникум. Воронкин Вовка сказал, что он поступит в университет, на философское отделение. Все засмеялись.
— Прямо из седьмого класса?
— Зачем из седьмого. Я буду продолжать до десятого.
— Ну так бы и говорил! А то — в университет! Иван Петрович взглянул на Бориса:
— А что думает наш комсорг?
Борис встал и не сразу ответил:
— Я еще не решил окончательно, Иван Петрович. Может, я в ремесленное поступлю.
Борис хотел коротко сказать то, о чем сегодня писал в своей, статье, но тут Гриць встал, подошел к столу и молча положил перед Иваном Петровичем тетрадь.
— Неужели решил? — с сомнением посмотрел на Гриця Иван Петрович и наклонился над тетрадью.
— Здается, вырышив, — ответил Гриць.
Когда он волнуется, то всегда переходит на украинский язык.
Все впились взглядом в Ивана Петровича. Он смотрел в тетрадь и беззвучно шевелил губами. Класс затаил дыхание. Иван Петрович положил ладонь на раскрытую тетрадь и покачал головой:
— Быть тебе Лобачевским!
