с мелкими ярко-зелеными листочками. Прохожие спрашивали: «Что же это вы, товарищи студенты, так поздно?», на что юноши отвечали: «Ничего, у нас примутся». — «Может, и примутся, — соглашались прохожие: — май — сажай».
Антошка остановилась перед одним студентом в очках, который, вонзая лопату в землю, с натуги произносил: «Кэх!», и принялась в упор рассматривать его.
— Боря, — спросила она, — а зачем он кэхает? Он простудился? Да?
Студент сделал свирепое лицо:
— Это: что за разновидность? Садись на лопату — я сейчас тебя на крышу заброшу!
Антошка так бросилась бежать, что розовый бант в ее волосах забился, как бабочка.
Вообще ходить с Антошкой хлопотно. Чтоб сократить путь, они пошли через рынок. Там собирался вечерний базар. Один за другим подъезжали колхозные грузовики и становились в ряд. Целая улица из грузовиков получилась на площади. Пронзительно кричали поросята, гоготали гуси, попискивали желтенькие, привезенные прямо из инкубатора цыплята. Пахло укропом, петрушкой, травой. Антошка остановилась перед деревянным решетчатым ящиком, что стоял на земле около грузовика, и, хотя Борис тянул ее дальше, принялась дразнить петуха: «Петушок-дурачок, петушок-дурачок!» Петух из ящика: «Ко- ко-ко-ко? Ко-ко-ко-ко?» Будто спрашивал: «Кто-кто-кто-кто?» Антошка опять: «Петушок-дурачок, петушок- дурачок». И вдруг — шшурк!.. Как взвился петух, над ящиком — да на Антошку: раз-раз-раз. Три раза клюнул ее в плечо. А крылья растопыренные, страшные. Антошка — в слезы, Борис — петуха за крылья. Словом, скандал получился.
— Ты если со мной пошла, — сказал, рассердившись, Борис, — так веди себя смирно! Безобразие какое!
Антошка ответила, что она не сама пошла, а он ее взял с собой и теперь ругается. Все же она присмирела и от Бориса больше не отставала.
Два квартала они прошли спокойно, а потом опять происшествие. Но тут уж Антошка была ни при чем.
Они увидели огромный металлический столб с перекладиной. Лежал он плашмя. Казалось, что какой- то сказочный великан раскинул руки накрест и спит прямо на улице. Под нижним концом столба была вырыта яма. Около столба суетился короткий, толстый человек. Он что-то говорил рабочим. Прикрепив к столбу длинный трос, они другой его конец привязали к крюку грузовой машины, в которой сидело много взрослых и ребят. Машина отъехала подальше от столба.
Увидя Бориса с Антошкой, толстый человек крикнул:
— А ну, в машину! Живо!
Рабочие тоже закричали:
— Садись, ребята, не бойся…
И не успел Борис разобраться, в чем тут дело, как оказался с Антошкой в машине.
— А куда мы поедем? — спросила Антошка. Ребята дружно засмеялись, но одна девочка, постарше других, объяснила:
— Никуда. Мы тут будем. Сейчас машина двинется и поднимет фонарный столб. А мы сюда сели для тяжести — чтоб столб не потянул машину назад.
И Борис вспомнил, что говорила недавно мама за обедом. Она говорила, что горсовет решил установить к 20 мая везде новые столбы с кронштейнами, что уже доставлены молочно-матовые фонари и они протянутся по улицам, как огромные жемчужные ожерелья.
— А почему не лебедками? — спросил Борис девочку. — На других улицах, я видел, лебедками ставят.
— А где их столько взять, лебедок, когда работа идет по всему городу сразу! — сказала пожилая женщина.
Ребята заспорили. Одни говорили, что красивей их города на свете нет, другие, что Москва и Ленинград, пожалуй, будут красивей. Да вот еще — Киев.
— А наша улица все равно самая красивая, — сказала Антошка.
Потом стали спорить о домах и о цветочных клумбах во дворах.
Но тут толстяк закричал:
— Газу-уй!..
Мотор загудел, и машина медленно пошла вперед. Перекинутый через мачту трос отделился от земли, на которой он лежал, как огромная змея, и образовал в воздухе тупой угол. Столб шевельнулся и медленно стал подниматься. Машина остановилась. Остановился и столб и так, в наклонном положении, застыл в воздухе. «Ррру-ррру-ррру!» — рычал мотор, но машина больше не двигалась и только мелко дрожала, будто ее трясла лихорадка. К ней подбежали двое рабочих и уперлись в борт плечами. Машина чуть продвинулась вперед, немножко поднялся выше столб, и тут же все опять остановилось.
— Газуй, газуй, газуй!.. — выходя из себя, кричал толстяк.
Мотор ревел все сильней, машина окутывалась дымом, но двигаться не двигалась. Столб постоял, постоял в воздухе и начал медленно валиться назад, потащив за собой и машину.
Но тут все, кто шел по тротуару, бросились через мостовую, уперлись в машину плечами, руками, головой, охнули, ахнули — и потащили ее вперед. И столб, который готов был опять улечься на землю, дрогнул и поплыл вверх. Он плыл до тех пор, пока не показал верхним концом в середину неба.
Ребята закричали «ура», водитель выключил мотор, и все полезли через борт на землю.
— Тоже мне, прораб! — укоризненно сказал толстяку офицер, помогавший тащить машину. — Надо все рассчитывать заранее и точно.
— Ничего, товарищ капитан, — с ухмылкой ответил толстяк. — Главное — поставили!..
— Ну, Антошка, — сказал Борис, — если мы с тобой на каждой улице будем фонарные столбы ставить, так к папе и до вечера не доберемся. Пошли скорей!
Около аптеки Борис с Антошкой сели в автобус и покатили к заводу. Собственно, села только Антошка, а Борис стоял около нее и держался за спинку кресла. В проходной ребятам сказали, что на территорию завода вход детям воспрещен. Борис стоял у ворот и думал, как же быть. Вдруг видит — подъезжает машина с ярко-желтым блестящим фургоном. На фургоне нарисован пионер: он ест мороженое. Да ведь это фургон тети Маруси, соседки! Это она разъезжает в нем по всем заводам и развозит мороженое! А вот и она сама: сидит в кабинке рядом с водителем и машет вахтеру какой-то, книжечкой, наверное пропуском.
— Тетя Маруся! — обрадовалась ей Антошка. — Тетя Мару-уся.
— Вы зачем здесь? — удивилась мороженщица.
Борис подбежал к фургону и рассказал, в какую он с Антошкой попал беду.
— Устро-им! — сказала тетя Маруся. — К родному отцу — да не пустить!
Она взяла телеграмму и решительно направилась в проходную и так громко там с кем-то говорила, что даже на улице было слышно.
— Ну, договорились, — сказала она выходя. — Беру вас под свою ответственность. Только уговор: без моего разрешения от меня ни шагу.
Потом растворила дверцы фургона и скомандовала:
— Лезьте!
В одно мгновение Борис оказался среди деревянных кадушек, из которых выглядывали жестяные цилиндры с мороженым.
Тетя Маруся подсадила Антошку и закрыла дверцы. Ребята очутились в темноте среди холодных бочек. Рявкнул гудок, ребят качнуло, и они поехали.
— Бо-оря, — жалобно протянула Антошка, — где ты?
— Здесь, здесь, — поспешил успокоить ее Борис. — Не бойся.
— Да-а, «не бойся», когда тут темно-о! И хо-лод-но-о!..
— Антошка, если ты заплачешь, все мороженое растает, — пустился Борис на хитрость. — Будет тогда нам от тети Маруси.
— А почему оно растает? — недоверчиво спросила Антошка.
— Ну, знаешь, слезы-то ведь горячие. Будут капать на мороженое, оно и растает.
Антошка умолкла, наверно задумалась: растает или не растает, плакать или подождать? А тем временем машина остановилась, дверцы распахнулись, и в фургон ворвался яркий солнечный свет.
