Могучий торжествующий рёв был ему ответом. И рёв этот исходил из русских глоток шведы уже поняли, что битва проиграна.
— Не давай бежать!… — кричал Гаврила Олексич, стремясь пробиться к шведскому кораблю.
Он видел, что телохранители несут по сходням раненого Биргера. Сумел пробиться, въехал на сходни, но конь не принял шаткой основы под ногами. Заметался, затанцевал, мешая рубке, и рослые стражники, не рискуя связываться с Гаврилой, просто столкнули его вместе с конём в воду. Однако он удержался в седле, заставил коня подняться на берег и вновь ринулся к судну самого ярла. Но пока пробивался, судно успело отвалить.
А Савка добрался-таки до златоверхого шатра Биргера. Спешился, ворвался внутрь, зарубив то ли слугу, то ли охранника, и топором подрубил центральный столб. Шатёр рухнул, вызвав восторженные крики русских и долгожданную панику в шведских рядах.
Князь Александр больше не принимал участия в битве. Не только потому, что болели растянутые сухожилия левой руки, но главным образом потому, что дело уже было сделано. Он сидел на холме, с которого хорошо была видна вся затихающая битва, отплывающие уцелевшие корабли, мечущиеся по берегу шведы. Ратмир откуда-то притащил воды, делал князю примочки. Это снижало боль, но рука распухала на глазах.
— Ратмир, шведы к князю рвутся!…
Голос Якова Полочанина раздался где-то совсем близко. Ратмир, сунув Александру меч, помог князю подняться и без раздумья бросился на призыв Полочанина.
Это была последняя отчаянная атака не поддавшихся общей панике старых опытных воинов. Её отбили легко и быстро, потеряв при этом всего одного человека. Ратмира. Любимого слугу князя Александра. Тогда ему об этом не сказали, но он понял, потому что его рукой занялся вернувшийся из боя Яков.
К закату битва кончилась. Шведов частью перебили, частью загнали в воду, где им осталось только утонуть. Усталая тишина опустилась на кровавое поприще, и тогда Александр спросил, не глянув:
— Ратмира нашли?
— Я его в приметное место отнёс.
Князь замолчал. Ныла рука, тупая усталость сковала тело, но больше всего ныла душа. Тоскливой, ни на миг не отпускающей болью. Возвращались друзья — усталые, счастливые, шумные, — но, увидев замкнутое суровое лицо Александра, сразу замолкали. Последним подошёл Пелгусий:
— С великой победой тебя, Александр Ярославич. Особо великой, потому что наших всего двадцать погибло, а шведов — несчётно. Прикажешь пир готовить? У меня много чего припасено, в победе твоей не сомневался.
— Русские на крови не пируют, — сурово сказал Александр.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Новгород встречал победителей колокольным звоном. Ликующие толпы горожан высыпали на площади и улицы, восторженные крики заглушали все иные шумы и разговоры, и девушки кидали цветы под ноги княжьего жеребца
У Софийского собора Александр спешился, стремительно взбежал на паперть.
— С победой тебя, Господин Великий Новгород! — Голос его перекрыл колокольный звон, который тотчас же и умолк. — С победой тебя, народ новгородский! Но дозволь сначала возблагодарить Господа нашего Иисуса Христа, преклонить колена пред заступницей нашей Святой Софией да отстоять панихиду по всем павшим на поле брани!
— Возблагодарим Господа и низко поклонимся удальцам, коих взял Он к себе, дабы служили Престолу Его так, как служили Великому Новгороду и князю Александру, нарекаемому отныне и во веки веков славным прозвищем Невского! — торжественно возвестил владыко.
Вечером посадник давал пир для победителей, приказав выкатить на площади бочки хмельного для простого люда. В Грановитой палате Новгородского детинца пировали победители, городские и духовные власти, боярство да представители людей именитых. После первых заздравных кубков, сопровождаемых криками «Слава!», после воодушевлённо пропетой хвалы князю Александру Невскому торжественная часть пира была исчерпана, возник шум, смех, отдельные беседы, и князь решил сказать, что тревожило его, ещё до того, как пирующие перепьются.
— Мужеством простых воев одержана победа на Неве-реке, но победа над ярлом Биргером совсем не означает победы над королевством Шведским. Великий Новгород — кусок лакомый, от таких не отказываются и после того, как обожглись. И если на западе стоит Псков и иные крепости, то север наш ничем не прикрыт. А на юге — татары, чудом не ворвавшиеся в новгородские пределы. Значит, надо строить добрые опоры на севере. Надо думать о завтрашнем дне, о безопасности внуков своих и о могуществе Новгорода. Это стоит денег, больших денег, и вы, господа Великого Новгорода, должны их дать. И не подаянием, кому сколько не жалко, а налогом на имущество каждого.
Княжеская речь была выслушана со вниманием и в тишине, но тишина эта стала мёртвой, как только Александр замолчал. И зависла над пирующими столами.
— Дадут они, как же, — громко сказал Миша Пру-шанин. — Для них калита куда как родины дороже.
— А ты, Мишка, хоть полгривны заработал? — ехидно спросили с дальнего стола.
— Миша славу вечную заработал, — громко сказал Гаврила Олексич. — И слава его потяжелыпе всех ваших гривен, вместе взятых.
— Ты чужие гривны не считай.
— Не с руки нам с Западом ссориться…
— Новгород нашим богатством стоит и стоять будет.
— Верно! Откупимся, коль чего не так сойдётся… Шум нарастал, в нем уже глохли отдельные слова, голоса крепчали, но Александр молчал, темнея лицом. И сидел, уронив на стол могучие руки, кулаком валившие наземь быка.
— А куда казна Биргера подевалась? Неужто поверим, будто он без неё приходил.
— Вот ты, князь Невский, на неё крепости и строй…
Александр резко выпрямился, отшвырнул кресло. Обвёл столы суровым взглядом, и шум сразу стих.
— Если Совет господ не изыщет денег на строительство укреплений, я отъеду из Господина Великого Новгорода!
И быстро вышел из Грановитой палаты.
Успокоился князь только к ночи. Ходил по палатам, распугивая челядь, и только Александра решалась к нему подступиться:
— Отдохни, не терзай себя.
— А ты чего за мной, как тень, бродишь? В тягостях ведь, о младенце подумай.
— Ты пока мой младенец. Ложись, я тебе песенку спою…
Наконец князь послушался. Лёг, и Александра прилегла рядом. Ласкала, тихо пела колыбельную, и Невский под утро задремал.
А утром, ещё до трапезы, пришли Ярун и Чогдар. Так и не уснувшей Александре осторожно доложили о них, и к ранним посетителям вышла она, запретив будить мужа. Гости низко поклонились, и Ярун сказал:
— Здравствуй, княгинюшка. Знаем, что не ко времени, но сердце не на месте. Как он-то? Уснул хоть немного?
— К рассвету только и задремал. Садитесь, гости дорогие. Не завтракали, поди? Сейчас распоряжусь.
