— Не давай себя окружать!… — кричал Сбыслав, бросая чалого из стороны в сторону. — Поглядывай за лучниками, Будимир!.
Лучники пока держали кнехтов в глухой обороне за щитами. Их лёгкие стрелы летели дальше, да и сами они были подвижнее, а новые лапти почти не скользили на льду. В первые минуты боя все складывалось удачно.
Но из леса на озеро все шли и шли как рыцари, так и кнехты, и рано или поздно преимущество русичей обречено было утонуть в численном превосходстве противника. Это понимал и каждый дружинник, и каждый лучник, но приказ на отход мог дать только сам воевода.
Сбыслав понимал, что отходить придётся, но откладывал своё решение. Ливонцы упорно продолжали наращивать силу головного отряда, но строиться «железной свиньёй» не торопились, а время шло «Кнехты!… — вдруг сообразил Сбыслав. — Лучники с ними без нас не управятся…» И, увернувшись от очередного рыцарского выпада, крикнул:
— За мной! Заходи им с тыла!…
Будимир с частью дружины держал ливонцев с левой стороны, но Сбыслав был уверен, что он поймёт, как надо действовать. И, горяча чалого, повёл своих дружинников в обход огороженного длинными мечами рыцарского отряда. Обогнул неповоротливый ливонский строй, проскочил под носом подходивших к ним подкреплений и с разгона обрушился на засевших за щитами кнехтов. Удачно проломил заслон из щитов и занёс меч на легко вооружённую пехоту. За ним з брешь ворвались его дружинники, яростно работая мечами, и кнехты не выдержали удара. Строй их рассыпался, и они побежали, сразу став удобной целью для новгородских лучников.
— Отходи!… — закричал Сбыслав. — Не гоняйтесь за ними! Не гоняйтесь!…
Он видел, что Будимир уже повёл своих всадников к лучникам, которые с ходу прыгали на крупы дружинных коней.
Разгром первого отряда кнехтов был столь стремительным, что рыцари не успели тронуться с места, чтобы помочь своей пехоте. Кони дружинников уже не боялись льда, уже приспособились к нему, а потому и мчались на полном скаку. Сбыслав обвёл своих всадников вокруг головного ливонского заслона, на ходу сбросив с коня на лёд спешившего от берега одинокого рыцаря, и вновь оказался перед ними. И ливонцам снова пришлось разворачивать своих тяжёлых, медлительных лошадей.
— Отходим! Пусть кони отдышатся!
Он на рыси отвёл дружину, оставшись в пределах видимости противника. Но ливонцы пока за ними не двинулись, то ли ожидая подкрепления, то ли решая, что делать с кнехтами. Подъехал Будимир.
— За такой налёт тебя сам Невский похвалил бы, воевода. Теперь ливонцы подумают, как им кнехтов уберечь.
— А на берег они не уйдут? — обеспокоенно спросил Сбыслав.
— Да они по всему озеру за нами гоняться будут! Сколько ты потерял?
— Трое ранены, один убит. А у тебя?
— Двое убито, — вздохнул Будимир. — Гляди, Сбыслав, ливонцы перестраиваются.
Рыцари усвоили урок. Подходившие к ним подкрепления не пристраивались позади головного отряда, а становились по бокам, наращивая крылья.
— Похоже, «свинья» зарождается? — сказал Будимир.
— Возьми половину дружины, обойди их слева и ещё раз потрепи кнехтов. Я их с морды покусаю, пока ты обходить будешь.
Второй удар прошёл не столь удачно, как первый. Кнехтов частью порубили, частью разогнали, но и сами при этом потеряли пятерых дружинников. Ливонцы были настороже, несмотря на то что Сбыслав отчаянно атаковал их в лоб, отвлекая от Будимира.
— Вовремя мы их клюнули, — отдуваясь, сказал Будимир. — А что «свинью» строят, это точно. Им из обоза длинные копья везут, сам успел углядеть.
«Железная свинья» росла на глазах. Сбыслав беспрестанно налетал на её вытягивающуюся морду, кусал и жалил, как только мог, но в последней атаке перед ним неожиданно выросла щетина длинных рыцарских копий. Он потерял трех человек, сам еле усидел в седле, получив касательный удар в левое плечо, и понял, что пора прибегнуть к последнему средству. К отступлению, переходящему в бегство, но бегство к своим. К выстроенным для битвы войскам Александра Невского.
И вспомнил о битве на Калке, о которой ему много рассказывали и отец, и Чогдар. Сейчас он повторял тот манёвр, который когда-то позволил Голямбеку заманить Удалого на место решающей битвы ценою собственной жизни.
Только этим способом ему удалось бы выполнить приказ князя Александра буквально: привести усталую «свинью» к месту, которое Невский выбрал для решающего сражения. И вновь вспомнил о Калке и Субедей-багатуре.
Нелегко пришлось его дружине. Ливонцы шли на медленной рыси, хорошо прикрыв свою пехоту крыльями клина. Шли упорно, строго держа равнение в рядах и на ходу отбивая стремительные удары дружины Сбыслава длинными копьями. Потеряв ещё десяток дружинников, он счёл, что раздразнил рыцарей достаточно, и прекратил налёты, изображая обречённое бегство, однако точно с такой же скоростью, с какой двигалась ливонская «свинья». А разглядев в лёгком рассветном сумраке выстроенные в боевом порядке войска Невского, велел своим дружинникам, как было условлено, прибавить ходу, оторваться от клина и рассыпаться по обе стороны, чтобы не оказаться между молотом и наковальней.
Выстроенные строгим клином рыцари приближались медленно, но упорно. Крылья клина надёжно прикрывали пехоту, впереди, на острие атаки, располагались наиболее опытные бойцы в рогатых шлемах, выставив перед собой длинные, прочно упёртые в опоры копья. Никто не отставал и не выходил из рядов, и вся эта мощная, закованная в железную броню «свинья», как называли такое построение новгородцы, казалась — да и была — устрашающе неудержимой. И тяжёлый вздох пронёсся над полками русичей, на которые вот-вот должна была обрушиться тяжкая, несокрушимая, как молот, сила первого удара. Удара с разгона, пусть не очень большого, не столь стремительного, но подготовленного всей огромной тяжестью неторопливо рысящей «свиньи».
Но на подходе к выстроенным загоном («пяток», как это тогда называлось) полкам русичей, где опорной стенкой служила дружина Невского, подпираемая сзади ополчением, а левым и правым забором — новгородские дружины, перед атакующими с ходу ливонцами выросли вдруг лучники, и сотни стрел одновременно ударили по рыцарским лошадям. Заржали первые раненые кони, пугая остальных, сбили строй, и железная рыцарская «свинья» потеряла накопленный разбег. А лучники продолжали осыпать стрелами, не отходя и не пятясь, чтобы не потерять прицел и скорость стрельбы. Они понимали, что обречены, что будут растоптаны рыцарскими конями или иссечены рыцарскими мечами, но за их спинами стояли сейчас последние русские полки.
Нет, десятилетиями отработанный ливонский строй не распался. Но смешался, на считаные секунды потеряв строгую стройность и накопленный разбег, и рыцарям пришлось начинать его снова. Но уже не с рыси, а с шага, потому что копыта их коней утратили чувство надёжного сцепления с чуть прикрытым снегом озёрным льдом. При вклинении в поставленный русичами «пяток» ливонцам все же удалось немного разогнать лошадей, однако их первоначальный удар был существенно ослаблен, и дружина Невского, которой командовал Ярун, сдержала натиск.
И все утонуло в звоне стали, треске ломаемых копий, лошадином ржании и рёве тысяч человеческих глоток
В битву вступила не только дружина Яруна, но и новгородцы. Рыцари атаковали их походя: главные их усилия были направлены на то, чтобы поддержать рвущийся вперёд клин и не ослаблять его напора. Но и Гаврила Олексич, и Миша Прушанин сами одновременно ударили по обеим сторонам «свиньи», выполняя указание Невского — сковать ливонцев, не дать им развернуться и выпустить пехоту, а затем навязать свой бой, тесный и вязкий, в котором плохо видящие в узкие прорези неповоротливые рыцари теряли преимущества своего тяжёлого вооружения. Такая тактика требовала жертв, на каждого бронированного всадника бросались по три-четыре дружинника, но кто же считает жертвы в бою? Жертвы считают после боя.
