Быстро и грубо. По-мужски.
Накрывали грубо, по-мужски, то есть ставили самое необходимое, без чего не сглотнешь и не прожуешь. Процедура эта занимала минимум времени, поэтому Спартак, запу-стив линию накрывания в моем лице, отправился на кухню и, когда я кончил метать тарелки, вилки и рюмки, вернулся с тремя тарелками. С ветчиной, колбасой и сыром.
— Доставай хлеб, и поехали, — сказал он, выгружая бутылки с коньяком и минералкой.
Когда я принес хлеб, рюмки уже были наполнены под обрез.
— Бери, — сказал Спартак. — И не садись. Первая — поминальная.
— Совесть у тебя не шевельнулась? — тихо спросил я.
— С совестью у меня — старая договоренность. — Спартак вздохнул, помотал головой. — Мое дело — душу очи-стить, твое — пить или не пить за ее очищение. Принимаешь такое вступление?
Я промолчал. Но рюмку поднял.
— Я не знаю, какая сволочь заказала Андрея Кима, — начал он, помолчав. — Но я знаю, кто выполнил этот заказ…
Я невольно вздрогнул, а Спартак заметил сквозь зубы:
— Коньяк не расплескай. Мои ребята ищут Федора точно так же, как его ищут твои, милиция и прокуратура. Давай дадим друг другу слово, что если его найдем мы — твои ребята или мои, без разницы, — он сдохнет без всякого суда. И сдохнет смертью мучительной. Нечеловеческой смертью. Даешь слово?
— Федор прячется в твоем спортлагере, — сказал я. — И ты об этом прекрасно осведомлен.
— Клянусь!.. — Он прижал руку к сердцу. — Чем хочешь, клянусь. Самым святым, памятью матери, что в лагере его нет. Поверь мне, поверь!..
Говорил он со столь несвойственной ему искренностью, что я опять промолчал. Я пребывал в полном смятении, понимая, что Спартак играет со мной в какую-то неведомую мне игру, правил которой я не знаю. Играет легко, шутя, с удовольствием и азартом, но в данном случае говорит правду. И я не мог ни спорить с ним, ни соглашаться. Я мог только молчать и слушать. И это пассивное восприятие его велеречивых откровений было тем максимумом, на который сейчас была способна моя воля.
— Молчание — знак согласия. Пшло звучит, как и всякая банальность, но в данном случае — точно.
Сказал он эти слова с какой-то горькой насмешкой, но тут же вздохнул, помолчал, став очень серьезным, и продолжил:
— Я ведь Андрея просил помочь мне в лагере со строевой подготовкой и боевой учебой. Андрея, а не Федора, потому что Андрей всегда был для меня Андреем Кимом, знаменитым командиром разведотряда в Афгане, а Федор так и остался всего лишь Федором. Но Андрей меня не любил и мне не доверял, а потому я получил жадного, глупого и же-стокого инструктора вместо умницы и настоящего мужика. И это ничтожество в конце концов и угробило Андрея. И я его найду. Будешь ты мне помогать или нет — все равно найду. Федору не жить, клянусь в этом. А Андрею Киму — светлая память.
Торжественно поднял рюмку, и мы выпили столь же торжественно и молча.
— А заодно найду и его дружка и сообщника, этого кретина Вадика, — негромко добавил Спартак, вытаскивая из тарелки ломтик лимона.
Не скажи он этой фразы — все пошло бы по-другому. Не только тогдашний разговор наш, но и все последующие события. Все, убежден. Но он — сказал, и я сразу же понял, с какой целью затеян этот поминальный спектакль. Они искали Вадима, искали в поспешности и, как мне показалось, в панике. А это означало, что Вадим знал нечто такое, что представлялось им крайне опасным и что должно было с ним вместе заглохнуть навсегда. И куда-то подевалось то внутреннее, сковывающее напряжение, я мог улыбаться, отвечать шуткой на шутку и принял игру Спартака, потому что, как мне показалось, понял ее правила.
— Садись. Нормально поедим, нормально закусим. А что касается поисков Федора, я готов соответствовать тебе всеми силами.
Спартак глянул на меня несколько подозрительно — вероятно, почувствовал внезапную метаморфозу, перевернувшую все в моей душе, и занял свое место за столом.
— У тебя есть хотя бы предположения, где Федор может скрываться?
— У тебя в лагере, — сказал я, лучезарно улыбаясь. — Верю, что ты об этом можешь и не знать. Искренне верю и буду искренне рад, если ошибаюсь относительно твоей осведомленности.
— Радуйся, — он улыбнулся в ответ. — В спортлагере его нет и не было. Как, по-твоему, он мог улизнуть из нашей Глухомани?
— А почему бы нет?
— Да вроде все схвачено надежно, — вздохнул он.
— А проселки? Попутные машины? Автобусы, наконец? Скажи откровенно, у него деньги есть?
— Есть, — признался Спартак, основательно подумав перед тем, как сказать. — Ведь это он убил Хромова и забрал весь куш.
— А из чьего кармана этот куш?
— Не знаю, — буркнул Спартак, разливая коньяк. — Знал бы, так Федор давно уже жарился на том свете. Да ладно, не стоит этот подонок нашего разговора. Давай еще раз за то, чтобы наша земля пухом была для настоящего мужика Андрея Кима. А потом я тебе кое-что скажу. Не чокаясь.
Выпили, зажевали. Спартак молчал.
— Ну?
