— сколько прикажете завернуть. Или изменилось что за время моего отпуска?
— Многое. Гласность, заигрывания с Западом, распад Варшавского договора. Мало?
Тамара притащила шкворчащую сковородку, и я навалился на еду, поскольку малость оголодал. А Спартак на жаркое не налегал, а вот на коньяк — налегал. С усердием, характерным для районного начальства, которое позволяло себе подобное в своих компаниях. Это и называлось на их жаргоне «расслабиться». Он расслаблялся, а я — наворачивал.
То ли потому, что я хорошо прокалился первачом, то ли потому, что закусывал, пока Спартак припадал губами к рюмке, уже открыв вторую бутылку, а только он говорил, а я слушал. И — ел райкомовские отбивные, которые были заведомо лучше ресторанных.
— Горбачев грызет фундамент партии, согласен? Цель, спросишь? Да нету у него никакой цели! Нет, я не спорю, партия нуждается в… как бы сказать?.. В определенном, но аккуратном реформировании. Но он же хозяйство перестраивать намерен! И что получим в результате?
— Макароны вместо патронов. Тебя не устраивает?
— Сползание мы получим. Сползание в капитализм, понял? К чему это приведет?
— К нормальной конкуренции. Без всяких дурацких патронов.
— Дались тебе эти патроны! Сказать тебе… Только не болтай.
— Не говори.
Спартак перегнулся через стол, выдохнул коньячный аромат:
— Волнения в нацреспубликах. В Молдавии, Казахстане, Азербайджане, не говоря уже о Прибалтике и Грузии.
— Что-то я никаких волнений в Грузии не заметил.
— Националистическая провокация, понял? Своих же девчонок прибили, чтоб ненависть к русским…
Он перегибался через стол, шипел, брызгал слюной, и я, не задумываясь и с места не вставая, шарахнул его кулаком по физиономии. С оттягом, помнится.
Ну, подрались. Он посильнее меня был, помоложе, поспортивнее — молодежным спортлагерем одно время командовал, спорткадры ковал. Но меня такая злая обида проняла, что я ему насовал немало. Да и бил точнее — когда Тамарочка нас растащила, он вроде как поболее моего разукрашенным выглядел.
Выкатились дорогие гости. Початую бутылку коньяку оставили, почти нетронутый харч и — подались. Я за ними дверь запер и приступил к этим подаркам, смешивая первач с коньяком пятьдесят на пятьдесят. Не потому, что мне уж так страстно напиться хотелось — милицию ждал. Все-таки первого секретаря отутюжил, верных три годика на общих работах. И тут бы секретарские дары и пропали. И чтобы это зазря не пропадало, я все в себя перегрузить стремился. И кровь с лица не смывал. Некогда мне было.
Проснулся часов в пять — пить от той взрывчатой смеси захотелось, как бедуину. Гляжу: раздетый, умытый и со стола все прибрано. Проморгался — рядом кто-то тихонечко в подушку дышит.
Танечка.
3
Больше я спать не ложился. Умылся, побрился, рубашку чистую разыскал и даже яичницу приготовил. И — кофе к ней. Правда, нашего растворения.
Похмелиться весьма тянуло, но я крепился. Я не мог понять, когда она пришла, каким меня застала, что я с пьяных-то глаз ей наговорил. Ничего не помнил. Не помнил даже, кто кого в постель укладывал и что потом случилось. Было или не было?..
Эта неизвестность, признаться, мучила меня невыносимо. И выяснять ее следовало в трезвом виде, почему я, честно сказать, и невыносимо мучился.
Мучение мое имело странный источник, и, когда я обнаружил, откуда он бьет, мне, признаться, легче не стало.
Я впервые смотрел на спящую молодую женщину. Нет, разумеется, мне доводилось разглядывать их и прежде, но такой безмятежной, такой солнечной и словно бы мечтающей во сне я еще не видел. И очень испугался, не испачкал ли я этой светлой безмятежности ночью, о которой ровно ничегошеньки вспомнить не мог.
Вот так я и сидел, и смотрел то ли на спящую женщину, то ли на спящего ребенка, которого у меня еще не было. Как раз, может быть, именно поэтому я и испытывал нечто вроде умиления, что ли. И бог с ней, с яичницей, пусть себе сох-нет…
А потом реснички у нее дрогнули. Я понял, что она просыпается, и тихо вышел на кухню.
Танечка проскользнула в ванную, покопошилась там и появилась передо мной с детским румянцем и смущением.
— Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?
— Как ты у меня-то оказалась? Конечно, я очень рад, но кто тебе открыл дверь?
— Вы.
— А как ты узнала, что я в тебе нуждаюсь?
— Я возвращалась из кино, встретила Тамару с мужем, и она сказала…
И замолчала.
— Что мы подрались?
— Что вы подрались, — тихо подтвердила Танечка и опустила глаза.
