чтобы я не верил казенным реляциям.
Он помолчал, угрюмо ссутулившись над полной рюмкой. Сказал, глядя в стол:
— Вахтангу голову саперной лопаткой раскроили, а официально объявлено, что сам упал и ударился затылком о тротуар. Вот так, друг. Помянем?
Помянули. Помолчали над рюмками, выпили, сели. Ким вздохнул:
— Как думаешь, перестройка в перестрелку не превратится?
— Хватит с нас одного Афгана. И Тбилиси.
— Нам-то хватит. А им?
— Им тоже должно хватить. Если на краю удержаться хотят. Хотя… Хотя вряд ли ум у них об этом думать способен.
— Знаешь, меня всегда эти местоимения удивляли: «им», «у них», — усмехнулся Ким. — Уж очень точно они все определяют. Для себя они систему выстроили, а такая система не может быть устойчивой, согласен? Вот ведь я о чем.
— Так ведь и я — о том же, Альберт. Они за свое кровное, послушанием выслуженное, глотки перегрызут. Я после Тбилиси это понял. Потому и заявление написал.
— Какое заявление?
— Не хочу строить социализм в одной отдельно взятой. Даже — с человеческим лицом. Хватит. Настроился.
5
В положенный срок я вышел на работу. Все на моем макаронно-ружейно-патронном предприятии было нормально, однако как раз в этот день вызвали в райком на хозпартактив. Не хотелось мне с Первым Спартаком района встречаться, но делать было нечего, хотя я и передал свое заявление в нашу парторганизацию.
— Ты — шестой, — сказал мне наш парткомыч со вздохом. — Бегут кадры. Может, подумаешь?
— Подумал уже.
— Ну на недельку я все же придержу твое заявление без всякой регистрации.
— Дело твое.
Вернулся в свой кабинет, а там — Херсон Петрович. Молча пожал руку, выглянул в приемную, плотно прикрыл дверь. Сказал шепотом:
— Я склад с патронами 7,62 нашел.
— Как — нашел?
— Они в складе ГСМ за стенкой припрятаны, случайно на них наткнулся. Ящиков двадцать заводской упаковки. По документам нигде не проходят, старый кладовщик уже на пенсии и съехал к дочери в Саратов. Я узнавал. Так что вот. Такой подарок.
— За такой подарок нам с тобой головы оторвут.
— Пусть себе лежат, спрятаны с толком. А там поглядим, как оно обернется. В райком-то поедем?
Приехали в райком. Херсон куда-то подевался, а я за-стрял в коридоре, пожимая руки и рассказывая о собственном самочувствии. Кто-то, со спины подошедший, за локоть меня взял. Оглянулся — Спартак. Собственной улыбающейся персоной.
— Живем помаленьку?
— Живем.
— Лады. Завтра часиков в десять будешь на месте? Я с товарищем одним заскочу.
— Заскочи. Только со своим коньяком, я в отпуску поиздержался.
Он сказал «Ха-ха!» и ушел. А я сидел и размышлял, что это ему вдруг мириться приспичило. Ну, мириться — не ругаться, а все же? И очнулся я от своих размышлений, услышав фамилию:
— … товарищ Прошина. Какие будут соображения по утверждению товарища Прошиной на должность директора объекта «Озерный»?
Прошиной была Тамарочка до замужества. А объект «Озерный» — базой отдыха районной элиты.
— Своих расставляет гладиатор, — сказал мне Херсон, когда мы возвращались.
Похоже было на то, но я о завтрашнем визите все время думал. Тоже — донка на всякий случай? Только что с моего предприятия получишь? Ящик макарон?
Состоялся этот визит. В означенное время. Спартак привел крепкого мужика, который, перед тем как в кресло усесться, пиджак вынужден был расстегивать. А гость при этом и о коньяке не позабыл.
— Юрий Денисович.
— Очень рад. Макаронами интересуетесь?
— Не совсем, — улыбнулся Денисыч.
— Юрий Денисович Зыков в нашей Глухомани школу охотников открыть задумал, — пояснил Спартак. — А смелые и разумные инициативы мы всегда поддерживаем. Все необходимые разрешения получены, взял в аренду турбазу.
Я никак не отреагировал на это известие, и Юрию Денисовичу пришлось из портфеля коньяк
