— От нее — к вам. Учти, с документами!..
— Учел. Ждем.
Я позвонил Танечке, что вечерком наконец-то заглянет ее воздыхатель с какими-то очень важными документами.
— Откопал? — радостно сказала она. — Признаться, я не ожидала. Не знаешь, что за документы?
— Нет, — сказал я. — Метелькин темнит, как всегда. Приготовь что-нибудь этакое.
А перед самым концом работы мне позвонил Сомов. Из милиции. Он когда-то мечтал поскорее уйти на пенсию, а теперь боялся, что ему эту пенсию вот-вот предложат.
— Никуда не уходи. Я за тобой заеду.
И положил трубку. Я ничего не понял, но мне почему-то стало неуютно. Нормальный рефлекс советского человека на звонок из милиции. Вскоре позвонили с поста:
— Вас просит спуститься подполковник Сомов.
Спустился. Сомов пожал руку, пошел вперед, и я пошел за ним. Он вообще был не очень-то разговорчивым, но сегодня так сжал губы, что от них осталась одна полоска. Сели в милицейский уазик, шофера не было, и машину вел Сомов. Молча.
— Куда едем-то, милиция?
— Метелькин разбился на машине, — сквозь зубы сказал он.
— Как разбился?
— Вот и я спрашиваю как. — Подполковник помолчал. — Он хотел, чтобы я с ним вместе вечером поехал к тебе. Какие-то документы, что ли. Он тебе что-нибудь говорил?
— Про тебя — впервые слышу. Он говорил, что один приедет.
— Боялся?
— Скорее волновался. Бомба, сказал.
— Бомба? — насторожился подполковник.
— Он имел в виду сенсационный материал, который раскопал. Относительно ссуды Херсона в банке.
— Приехали, — сказал Сомов. — Замкни язык.
Вправо от шоссе отходила проселочная дорога. Сомов остановил уазик, не доезжая до поворота. И на этом повороте стоял «жигуленок» Метелькина с разбитым передком. В салоне уже никого не было, на водительском месте и на руле виднелись пятна крови.
— Увезли, — вздохнул Сомов. — Сказал же, чтобы без меня ничего не трогали.
Возле разбитой машины суетились ребята из следственной группы, за которыми наблюдал прокурор Косоглазов. Сомов пошел к ним, а мне, стыдно признаться, стало чуточку легче, что ли, на душе от того, что жертвы за рулем не оказалось. Однако облегчение было временным. Подполковник вернулся, буркнул:
— Едем в морг. На опознание.
Ехали молча. Сомов гнал, словно убегал от собственных мыслей. Сказал вдруг:
— Никакой бомбы мои ребята не нашли.
— Какой бомбы?
— Ну, в смысле документов. Тех, которые он нам с тобой показать намеревался.
— Может, на даче оставил?
— Это вряд ли. Тогда мы его труп там бы и обнаружили. Вместе с женой.
— Как?..
— Так, — зло сказал Сомов. — Максимум, что он мог себе разбить при ударе машины, это нос, потому что его «жигуленок» стоял. Стоял на проселке перед выездом на шоссе, и проезжающая машина разбила ему фару да чуть помяла облицовку капота. Прокурор объявил это дорожно-транспортным происшествием, а у Метелькина — два удара по голове. Крови нет, а он — мертвый.
— Мертвый?..
Я был в таком состоянии, что ни на что не годился, кроме идиотских вопросов.
— Да — Подполковник помолчал. — Видать, трубой или еще чем-то обмотанным. На месте орудия убийства не оказалось, значит, с собой и увезли. А прокурор мне: «Копай как дорожно-транспортное, он погиб от столкновения. Вот так и оформляй». Ничего себе — дорожно-транспортное, мать их…
Вот и все. И нет больше сына метели. Отметелился он.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Наведение конституционного порядка что-то задерживалось, семь генералов не смогли поймать одного Радуева, а в Глухомань стали поступать цинковые мальчики уже вагонами.
И взвыла вся русская глухомань. И за этим народным воплем скорби совсем затерялась трагедия
