накренились, где просели, где выщербились, а в нескольких местах и вовсе упали. Правда, упавших было совсем мало — большая часть сохранила вертикальное или близкое к вертикальному положение.
Здание института хорошо просматривалось, невзирая на множество деревьев, обросших после зимы новыми листиками, но была это не свежая зелень здорового леса или парка, а мелкие тёмно-зелёные листочки с зазубренными краями, жёсткие, будто наждачная бумага. И такие же шершавые. Тиранёшься — кожу до крови стешет, а одежду может и продырявить. Даже неопытный Ваня Сиверцев знал, что от деревьев нужно держаться подальше, потому что они и сами не подарок, да плюс в кронах обитало много неприятной мелочи.
Псих вместо того, чтобы искать убежище в зданиях (Сиверцев знал от бойцов и знакомых сталкеров — убежища там есть, и неплохие), зачем-то отклонился к полю аномалий между Агропромом и Свалкой, а потом и вовсе пошёл вглубь поля, аккуратно огибая опасные места. Ваня в который уже раз за сегодня напрягся и сосредоточился на том, чтобы и не вляпаться никуда, и от Психа не отстать, а это было не так уж и легко.
В итоге Псих вывел к небольшому холмику, оказавшемуся присыпанной чернозёмом кровлей схрона.
Вход в схрон располагался с северо-западной стороны — площадка из нескольких бетонных плит, короткий тупичок под бетонным же козырьком и в торце тупичка запертая на висячий замок массивная, как в уважающем себя бомбоубежище, дверь. Висячий замок на такой двери выглядел примерно как лодочный двигатель на самокате, но оказалось, что он больше для бутафории, чем для охраны. Основной замок (точнее — кодовый модуль основного замка) прятался сбоку, между плитами облицовки, а ключ к нему выглядел как пластиковая банковская карта.
И ещё Сиверцеву показалось, что на бетонной плите перед дверью угадывается силуэт лежащего человека — бетон тут был чуть другого оттенка, чем в остальных местах.
За дверью располагался небольшой тамбур, лестница вниз в два пролёта, снова небольшой тамбур и очередная дверь, опять с хитрыми замками. Псих то цифровой код набирал, то палец к папиллятору прикладывал — отпирал, в общем. Ваня вертел головой, осматриваясь.
Изнутри схрон оказался куда больше, чем ожидалось. Сиверцев полагал, что там клетушка размером как раз с навершие холмика. Ага, сейчас! Сначала они с Психом вошли в достаточно просторное и высокое помещение — примерно пять на пять метров и минимум два семьдесят и высоту, из которого пара дверей вела в смежные, поменьше размером и с потолком на добрых полметра ниже. Одни двери вели в спальню и к санузлу, вторые в кладовую. В спальне были расставлены двухъярусные армейские койки, заправленные синими одеялами, так что тут вполне могла вольготно разместиться компания в десять человек; в кладовой один угол занимал оружейный шкаф, правда вместо оружия он был полон пластиковых бутылок с водой, а напротив шкафа стояли штабеля картонных коробок, судя по маркировке — с чем-то съедобным.
Пока Сиверцев осматривался, Псих сходил запер наружные двери, а потом и внутренние.
— Ну, как пенаты? — поинтересовался он.
— Хоромы! — с уважением оценил Сиверцев. — Я-то боялся, придётся в подвале в обнимку с крысами спать.
— С крысами пусть враги наши спят, — вздохнул Псих. — Вещи во-он там можно кинуть. Ща пожрать сообразим, чайку попьём…
Сиверцев примостил вещмешок в ветхое проваленное кресло и принялся разглядывать плакаты на стенах. Все они были старые, во всяком случае ни одной даты позже 1984 года Ваня не заметил.
На одном на фоне звёздного неба были изображены две руки в крепком рукопожатии; над ними тянулась надпись: «СОЮЗ — АПОЛЛОН», подними — она же, но уже латиницей.
Второй плакат был просто календарём на 1984 год; помимо собственно календаря на нём неведомый художник изобразил букет гвоздик, перехваченный разноцветной полосатой лентой наподобие орденской.
С третьего на Сиверцева глядела и таинственно улыбалась симпатичная, но определённо холодноватая внешне девушка, а надпись гласила: «Зелена Гура, 1982».
Завершал галерею разворот какого-то журнала на тему «Футбольный клуб «Динамо» Киев перед сезоном 1983». Сиверцев узнал только Блохина и слегка озадачился, не обнаружив на плакате легендарного Лобановского.
— Это Анне Вески, — сообщил из противоположного угла Псих.
Сиверцев удивлённо обернулся — Псих стоял к нему спиной и несуетливо рылся в картонном ящике, водружённом на кухонный стол. Казалось, он может перебирать содержимое и неделю, и две, и дольше.
— Где? — на всякий случай уточнил Сиверцев.
— На плакате, — ответил Псих и наконец соизволил покоситься на Сиверцева. — Все спрашивают — кто это? Я и отвечаю: Анне Вески, певица. А Зелена Гура — это городок в Польше, там в восемьдесят втором проходил музыкальный фестиваль, где она и прославилась.
Сиверцев перевёл взгляд с футболистов на холодноватую девушку.
— А что она пела? — полюбопытствовал Ваня.
— Песни, — фыркнул из угла Псих и вдруг достаточно музыкально пропел: «По-за-ди крутой поворот, По-за-ди обманчивый лед».
— Не слышал? — спросил он уже нормальным образом.
— Не-а, — признался Сиверцев. — Никогда. А должен был слышать?
— Не знаю, — вздохнул Псих. — В моё время Вески очень популярная была. Не так, конечно, как Пугачева…
— Пугачева? — Сиверцев удивлённо вскинул брови. — А что, в твоё время она уже пела?
— Ха! — осклабился Псих. — Пугачева уже пела, когда я ещё в школу бегал, в семидесятые!
— Фигассе, бабка даёт! Это сколько ж она лет на эстраде?
— Много, Ваня. Много. Знаешь, я когда впервые после… пробуждения увидел телевизор и в нём Пугачеву — чуть не прослезился, веришь? Как первое письмо от родителей на службу. Ниточка к дому…
Сиверцев не служил, и, тем более, не выходил из комы в совершенно незнакомом и чужом мире будущего, поэтому сердцем понять Психа ему было трудно, но умом он догадывался каково это — отыскать что-либо знакомое в подобной ситуации.
А в следующую секунду Сиверцев вспомнил недавнюю смерть молодого кровососа у ограды свалки и все плакаты с гвоздиками, футболистами и певичками разом вылетели у него из головы.
— Да, Саня, — серьёзно произнёс он. — Всю дорогу хотел спросить: а чего ты так подохшего кровососа испугался?
Псих, до того возившийся по кухонным надобностям, на несколько секунд замер. Потом вновь шевельнулся, размешивая что-то в стальной нержавеющей армейской миске времён недоразвитого социализма. С полминуты Сиверцев слышал только металлическое позвякивание ложки о миску.
— Ты на голову его смотрел? — наконец спросил он.
— Ты фистулу имеешь в виду? — уточнил Сиверцев, потому что больше Психу бояться было, вроде бы, нечего.
— Что?
— Фистулу. Отверстие, — пояснил Сиверцев. — На темени.
Псих опять умолк; в наступившей вновь тишине отчётливо зашумел маленький чайник на маленькой спиртовке.
— В общем, да, — глухо подтвердил Псих. — Я имею в виду именно эту дырку.
— Вообще я уже такое видел, — брякнул зачем-то Сиверцев, прикидывая — отправился всё-таки ролик с заимки в институт или так и завис в локальном сегменте? По идее должен был уже уйти, даже невзирая на отвратительную связь.
Псих неожиданно прекратил звякать посудой, поставил миску на стол и повернулся к Сиверцеву.
— Видел? — спросил он недоверчиво. — Где?
— Около заимки, — растерянно принялся рассказывать Ваня. Недоверие Психа его озадачило. — Только там не кровосос был, а слепая собака. Сунулась прямо к нам, в одиночку, ну и пришлось пристрелить. Глянули — а на темени у неё такая же фистула, как и у кровососа. И паразит какой-то вроде
