— Но как? Что именно к этому привело?
— Вот этим, дорогие мои соратники, мы в ближайшее время и займемся, — сообщил Лайк с некоторой хитрецой в голосе. — Проблемой трансформации белого фона.
— Получается, — задумчиво пробормотал Швед, — что Иные бывают не только среди людей, но и среди городов?
Секунд пять было очень тихо, только надрывное дребезжание трамвая доносилось снизу, от универмага, да плотной завесой оттенял тишину шум оживленного проспекта.
— Тьма! — выдохнул Лайк. — Какая точная и безукоризненная формулировка того, что я еще только обдумывал! Именно — Иной Как Иные пользуются людьми в собственных целях, так город-Иной пользуется Иными-людьми в своих! Он создает Черных! Он меняет их силу! Он управляет нами, обычными Иными! Тьма! Тьма, Тьма и Тьма!
— Ты говоришь так, будто город — это живое существо! — усомнился Швед, немного испуганный собственной догадливостью.
— Да при чем тут живое не живое… Человек или Иной, если разобраться, это сумма информации на некоем субстрате. Разве город — не то же самое? Вы никогда не ощущали волю городов, их настроение, их душу? Елки-палки, только теперь все наконец становится на свои места!
— Получается, — выдавил до сих пор угрюмо молчавший Арик, — Тамара ослабла потому, что уехала из Питера? Лишилась его влияния?
— Очень может быть. — Лайк заозирался в поисках пепельницы и за неимением таковой стряхнул сгоревший табачный прах прямо в мойку. — Очень. По крайней мере другие объяснения кажутся мне куда менее правдоподобными. Буди ее, Арик. Поедем на Владимирскую гору.
После промозглой питерской сырости киевское солнце казалось ослепительно ярким. Очутиться снова в ласковом лете было приятно до умопомрачения, до болезненной ломоты в кончиках пальцев. Вдалеке и внизу плескался Днепр, неся неторопливые воды на еще более жаркие юга; еще недавно оравшие в тысячи голосов воробьи присмирели и поутихли; и только листва, неистово зеленая, потихоньку колыхалась в такт ветерку. Казалось, что ветер — это дыхание Города.
В свете последних событий трудно было думать о нем иначе как о существе, наделенном сознанием и волей. Вряд ли живом в традиционном смысле, но уж точно одушевленном.
Они сидели на склоне, под беседкой, прислушиваясь к себе и к Городу. Лайк, Швед, Арик и все еще сонная Тамара.
— Ты по пути в Питер о городах рассуждал, — припомнил Швед, обращаясь к шефу. — В поезде. С Москвы начали, Киев обсудили, Винницу. Получается, ты обо всем еще тогда знал?
Лайк неопределенно пожал плечами и бросил вниз палочку, которую до этого вертел в руках.
— Скорее — догадывался, предчувствовал. За последние сто лет города действительно очень изменились. Возможно, они и впрямь обретают волю.
— Ты планируешь разбудить Киев? — напрямую спросил Арик.
— Еще не знаю. Нужно посмотреть, прикинуть, взвесить. Да и вообще… отрабатывать методику будем на другом городе.
— На каком? — Арик продолжал допытываться. В лоб, без обиняков и ненужных иносказаний.
— На Одессе, — спокойно сообщил Лайк. — Есть законный повод туда съездить: Шведу нужно принять дела. Заодно и прощупаем, что там и как.
— Почему тогда не на Николаеве? — ревниво поинтересовался Швед. — Я не собираюсь переезжать в Одессу.
— Николаев слишком мал, — пояснил Лайк. — Я ведь говорил: для того, чтобы появился белый фон, население должно вырасти примерно до миллиона. Городов-миллионеров на Украине пять: Киев, Харьков, Днепропетровск, Одесса и Донецк.
— А Запорожье? — удивился Швед. — Здоровенный же город!
— В Запорожье обитает чуть больше восьмиста тысяч. Между прочим, теперь тебе, как главе регионального Дозора, придется все данные о численности крупных городов знать назубок и постоянно уточнять. К твоему сведению, больше Николаева еще Львов и Кривой Рог, хотя для нашей цели они, как и Запорожье, пока маловаты.
Швед вздохнул и с некоторой горечью поведал:
— А ведь в Николаеве когда-то было семьсот с лишним тысяч…
Непонятно, отчего Швед вздыхал: то ли от ностальгии по густонаселенному Николаеву, то ли в предвкушении новых обязанностей, к которым, говоря начистоту, совершенно не стремился.
— Лайк! Может, лучше не меня назначить, а? — жалобно протянул Швед. — Вон Симонов с удовольствием согласится. Или Ираклия сошли в Одессу до лучших времен, пусть пожарится на песочке. Я ж слаб еще для главы Причерноморья…
— Ираклий мне в Киеве нужен, — отрезал Лайк. — И потом, он все равно не поедет. Да и приказывать я ему не могу — он же не штатный сотрудник Дозора, просто вольный контрактник.
— Зато Симонов штатный.
— Симонов даже у себя в Виннице не первый. Да и не потянет он.
— А я потяну?
— Ты потянешь.
— А вдруг нет?
— Швед! — ядовито сказал Шереметьев. — Не ной! Хватит, погулял. Пора работать и расти. Мне сильные сотрудники нужны, понимаешь? А то в киевской благости и спокойствии даже я жирком заплывать начал.
— Раньше вроде бы все всех устраивало…
— Раньше и города Иными не становились. Времена меняются, Швед. Когда-нибудь ты должен будешь это понять. Не только глупой своей головой, но и умной печенкой.
Швед замолчал, удостоверившись, что от судьбы не уйти и от назначения на новую должность ему не увильнуть.
Некоторое время сидели без слов и почти без движений, только Лайк все бросал вниз по склону новые и новые веточки.
— Тамара, — обратился он к бывшей Черной чуть погодя. — Попробуй описать, что ты чувствуешь.
— Не знаю, как сказать… Пустоту, что ли. И нечто сродни усталости. Так всегда бывало, когда я уезжала из Питера.
— А что стала слабее — чувствуешь?
— Опять же — не знаю. Мне как-то до сих пор не приходило в голову, что сила вообще измерима. Да и в Питере, бывало, что наверняка знаешь — горы способна шутя свернуть, то тапочки из коридора нет мочи выудить.
— А когда взлетели — что?
— Сначала — ничего. Потом спать захотелось. Я и уснула. Почти не помню, как прилетели… Я и сейчас, еще спать хочу. Зачем мы сюда приехали?
Лайк потянулся за очередной веточкой.
— Хочу понять, как к тебе отнесется Киев.
— И… как?
— С интересом, — сказал Лайк. — И без вражды, что очень радует.
Швед прилег на склон, заложил руки за голову и закрыл глаза.
— Ничего не понимаю… — пробормотал он, не открывая глаз. — Ты что же, способен с городом общаться?
— Общаться — слишком сильно сказано, — невозмутимо ответил Лайк. — Но кое-какие настроения я улавливаю. Первое, что просыпается в городах, — это эмоции. Если ты чувствуешь тепло или холод в отношении города к себе, если чувствуешь его расположение или, наоборот, враждебность, значит, это город, потенциально способный проснуться.
— Но ведь и малые города иногда бывают теплыми или холодными, — вмешался Арик. — А ты все привязываешь к миллиону жителей.
