представителями чекистских органов и обязаны были регулярно докладывать наверх о нарушениях.
— Вот с этой задачей меня и подсадили в лагерь с правом выхода без охраны, — зло сказал Павел. — Сначала оклеветали — для прикрытия, разумеется — А потом — сюда. Разоблачить сговор руководства.
— Сговор? — безразлично спросил Кузьма. — И какой же там может быть сговор?
— Начнем с того, что майор караульной службы не только без сопровождающего отпускает в село некую Анечку, но и подает ей коляску утром и вечером. А она осуждена по 58-й, контрреволюционная агитация.
— Она немецкий язык хорошо знает. Вот и преподает его в школе и в кружке для желающих.
— Во-во. А ты им деликатесы к столу поставляешь.
— Да, ты же по должности адъютант начальника продовольствования. Кстати, подвернулся. Тут, понимаешь, таймень икряной в вершу попал, а икры в нем — кадушка. Подсоби вытащить, один не управлюсь. Здоров он больно. Садись на весла, чего стоишь?
Павел хотел еще что-то сказать, но передумал и сел на весла. Кузьма устроился на корме. Сказал:
— Протоку впереди видишь? Там он отлеживался и там же в вершу угодил. Правь прямо, там укажу куда.
Добрались до протоки. Она была узкой, грести пришлось одним веслом. Высокий прибрежный тростник почти смыкался над головой.
— Омут впереди. Как вплывем, тише греби, — шепотом сказал Кузьма. — Он — чуткий, как чекист.
Павел промолчал, хотя очень хотелось разъяснить, что чекисты не чуткие, а бдительные.
— Вот, самое место, — сказал Кузьма, глядя за корму. — Иди сюда, глянешь, как его сподручнее вытащить.
Павел прошел на корму. Кузьма пропустил его, оказавшись позади.
— Видишь его?
— Да нет… — сказал Павел, наклонившись и вытянув шею.
— Ну, сейчас увидишь…
Кузьма неожиданно рубанул его по вытянутой шее ладонью. От левого плеча к правому. И Павел без звука полетел в черную воду вниз головой…
Кузьма обождал, пока не закончились пузырьки воздуха на поверхности. Сказал:
— Одной гадиной на свете меньше стало.
Вздохнул, снял кепку.
— Господи, спиши мне грехи мои.
И широко перекрестился на восток.
Отрицание шестое
Из служебного донесения НКВД Карельской автономной республики:
«СОГЛАСНО ВАШЕЙ ДИРЕКТИВЕ ОПЕРАТИВНИКИ ОБНАРУЖИЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ СКЕЛЕТ В СЕМИ КИЛОМЕТРАХ ОТ ЛАГЕРЯ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ. ОПОЗНАНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ, СКВОЗЬ КОСТИ УЖЕ КУСТЫ ПРОРАСЛИ. ЕДИНСТВЕННЫМ ПРЕДМЕТОМ ОПОЗНАНИЯ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ РЕЗИНОВЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ ШЛАНГ…».
Отрицание седьмое
Приняв Отдельную дивизию на Дальнем Востоке, Владимир Николаев, едва разместив няню с сыном, явился представиться Командующему всеми вооруженными силами Дальнего Востока Маршалу Советского Союза Василию Константиновичу Блюхеру. Маршал выслушал представление стоя, протянул руку, крепко пожал.
— Наслышан о тебе, комдив, хорошо наслышан. И очень рад, что судьба свела нас. За это и по рюмочке не грех принять.
Прошли в маршальскую комнату отдыха, где молчаливый адъютант быстро накрыл стол, расставил закуски и тотчас же удалился. Выпили за знакомство, за совместную встречу, и Василий Константинович сказал:
— Ты — отменный оперативник, комдив, твои операции в военной Академии разбирать надо. Разбирать и учиться, как продуманно они планируются. Ознакомься с дивизией, обживись, а потом я тебя начальником штаба к себе перетащу.
— Это — при втором свидании обсудим, товарищ Маршал…
— Да брось ты этих маршалов! — неудовольствием сказал Блюхер. — Их луганский слесарь, он же почему-то «боевой Нарком», выдумал. Ты хоть одну его операцию знаешь? И я не знаю. Не знаю я, кто Царицын тогда отстоял, но знаю, что никак не Клим Ворошилов. Рыхлый он внутри. Интриги плести — это пожалуйста, но чтоб операцию практически без потерь провести — это извините. Здесь комдив Николаев требуется.
Долго он еще ворчал по поводу ни весть откуда появившихся паркетных маршалов, потом сказал:
— Ладно, чёрт с ними. Принимай дивизию, но о моем предложении не забудь. Договорились?
— Договорились, Василий Константинович.
Николаев уехал знакомится со своей Особой дивизией. Дело было привычным, командный состав его полностью устраивал, дисциплина в дивизии тоже. Только начал заниматься сержантским составом, как его внезапно вызвал Блюхер.
— В Москву вызывают, — сказал он. — Вот там я, если ты не против, и поставлю вопрос о твоем переводе под мое крыло.
На этом они тогда и расстались. Маршал Советского Союза, пять раз награжденный орденом Боевого Красного Знамени, был расстрелян без особой судебной волокиты. А через месяц после этого комдив Владимир Николаев был арестован.
Но уничтожение основных военных кадров уже шло на убыль. Сталин учуял рост Гитлеровской угрозы, и решил подстраховаться. Это и спасло Николаева от неминуемого расстрела, и его, лишив всех орденов и званий, сослали в Читинский централ.
Он вошел в камеру со споротыми нашивками и шевронами, с узелком в руке. И к нему сразу же шагнул стройный, подтянутый человек тоже без шевронов и нашивок.
— Комдив Николаев? — радостно сказал он, протягивая руку. — Очень рад, нашего полку прибыло. Старший по камере Рокоссовский Константин Константинович.
В камере их оказалось четверо. В тридцать девятом году Рокоссовского освободили с возвращением ему прежнего воинского звания. Однако на редкость бесстрашный и упрямый Рокоссовский потребовал, чтобы освободили всех, иначе он не покинет камеру. И добился своего.
Константин Константинович взял Николаева начальником Оперативного отдела. Они вместе прошли всю Великую Отечественную войну, Николаев в конце войны получил Героя Советского союза и пулю в сердце от немецкого снайпера в самом конце войны. Отрицание продолжало работать.
Отрицание последнее
Агафья Силантьевна Кузнецова по-прежнему тихо жила на пустыре рядом с селом Хлопово вместе с козочкой, в обнимку с которой и спала, греясь ее теплом и отдавая ей тепло собственное. Научилась делать хрен, продавала его отдыхающим, хватало на хлеб и даже на ржавую селедку. И это было ее вымученным счастьем, и ни о чем ином она и не мечтала.
Только однажды к селу подъехали две черных машины. Из них вышел мужчина в кожаном черном плаще. Что-то спросил, вернулся в машину, которые тут же развернулись, выехали на выгон и остановились перед ее сараем. Из первой вылезли двое, подошли к ней.
— Татьяна Сукожникова?
— Я?.. — и сердце остановилось. — Нет, нет, что вы? Я — Агафья Силантьевна Кузнецова. Вот… Вот справка. Я в психбольнице…
— Справочку доктор Трутнев дал? Сам дал, и сам же признался. Прошу в машину.
— В какую машину? Зачем? За что?…
— За то, что вы убили командира чоновского отряда Леонтия Сукожникова. Верного чекиста и нашего товарища. Всадили в него все пули из маузера. В машину.
— Я… Я…
— Силой вас тащить, что ли?
