В этот раз было не так.
Шандар проявилась серым пятном, потом побагровела и восстала, поднявшись перед Максимом. Словно двое знакомых стояли друг перед другом, приветственно держась за руки. Я видела, как Максим силился оторвать ладони от ужасающей плоти и не мог. Хлан. Это он держал Макса. Я боялась даже закричать. Не было сил открыть дверцу и помочь. Может, я плакала, не помню. Только всё вдруг стало размытым и странным.
Шандар отпустила Максима. Хлынула вниз, становясь прозрачной. Только руки Максима вдруг зажили своей жизнью. Хлан деформировался, вскипал бурунами, проходил волнами, захватывая человеческую плоть. Волна прошла по всему телу Максима. Он еще успел сделать несколько шагов к геликоптеру на выгибающихся под неестественными углами ногах.
И только после этого растекся новой шандар.
Я рванула рычаг подъема.
Почему я спаслась? Зачем? Что привело меня обратно на станцию? Я ничего не помню. Зачем мне жить без него…
5. Хань. Илья
Лена показала сканы, мыслезаписи, реконструкции. Всё, что хранилось у нее.
Да, это было интересно. Познавательно. Не более того.
Мы сидели рядом на старенькой лежанке в ее каморке дома-улья и разговаривали.
— Откуда у тебя эти материалы?
— Я ее дочь.
— Ты не боишься?
— Чего? — она была спокойна.
— Эти материалы сами по себе опасны.
— Ерунда! — Лена отмахнулась, чуть не задев меня по носу в тесном помещении. — Во-первых, это общеизвестные факты. А во-вторых, я храню их уже двадцать лет.
— Вот именно, хранишь. Для себя. Никому не показывая. И тут пришел я. Неизвестный с другой планеты, которому ты всё выложила. Спрогнозируешь действия правительственных агентов? Я, между прочим, ничего про шандар не смог раскопать.
Лена задумалась, вспоминая.
— Согласно седьмому пункту «Уложения о наказаниях» разглашение данных, составляющих государственную или коммерческую тайну, наказывается принудительным блокированием памяти, либо изоляцией на срок до перевода данных из разряда тайны в разряд общедоступной информации.
— То есть, смерть нам не грозит, — улыбнулся я. — Уже хорошо.
— Почему это нам? Тебе.
Мы говорили как-то отвлеченно, словно не понимая, что угроза нешуточная. Стоит агентам узнать мое местонахождение, и можно ставить крест на жизни. Не хотелось верить, что такое может случиться. Конечно, то, что они до сих пор не поймали меня — ни в космопорту Тсаворита во время покупки билетов и регистрации, ни здесь, на Хань, когда я вышел из терминала, давало надежду. И вместе с тем расслабляло. Но агенты могли следить за мной с самого начала, и я не смог бы этого заметить. Если так и есть, то они выявляют мои контакты, чтобы забрать сразу всех причастных.
Но ведь никого нет. Так что, знакомясь с кем-нибудь, я просто подставляю человека.
— Не грузись, — посоветовала Лена. — Никто тебя не ищет. Кому ты нужен?
Это показалось мне обидным, и я надулся. Лена хлопнула меня по плечу и рассмеялась.
— Ну, вот, шуток не понимает! Скажи лучше, где остановился?
— Пока нигде. Пойду, гостиницу поищу.
— Дурак. Там регистрация требуется. Повяжут моментально. Или хочешь убедиться — есть за тобой слежка или нет? Тогда совсем другое дело…
— А чего делать-то? — я действительно не знал, где остановиться на чужой планете.
— Здесь оставайся. Я подвинусь. Места много, — и она раскинула руки в стороны, опять чуть не задев меня по носу.
Я посмотрел на Ленины «хоромы» и покраснел.
Я не понимал Лену.
Почему она так сразу доверилась мне? Не перепроверила — кто я такой, с какой целью выспрашиваю. Вдруг я провокатор?
— Дурак, — сказала она мне, когда я поделился своими мыслями. — Что ж, я совсем слепая?
Вот и говори с ней. Только и знает, как обзываться.
Лена уходила утром, когда солнце едва показывало из-за дома напротив свой краешек, заливая рубиновым светом комнатку, в которой мы ютились. Возвращалась она вечером. Резко распахивала дверь, сбрасывала с плеча сумку на длинной ручке и минут пять ругала всё подряд, отводя душу. Больше всего Лене не нравилась работа, на которой она вкалывала. Денежная, но, как она говорила, ничего не дающая душе.
Я же не работал, а Лена не разрешала мне выходить и самому тратить деньги. Кроме того, она не брала и мою карту, когда я предлагал заплатить по ней.
— Ты у меня в гостях, неужели не ясно?
— Живу на всем готовом, — брюзжал я. — Стыдно.
Она вздыхала, закатывала глаза, но до объяснений не снисходила.
Уже на третий день я понял, что не выдержу безделья.
— Займись сбором информации, — ненавязчиво посоветовала Лена.
— То ты не разрешаешь на улицу выходить, а то советуешь в сеть войти. Логики не вижу, — возмутился я.
— Ты не знаешь местных условий, — снисходительно объяснила Лена. — У нас никого по сети не могут обнаружить. Я терминов не знаю, но вроде бы ежечасно для каждого работающего компа создается новая индекс-метка и фальшивый адрес. Все об этом знают, включая и властные структуры.
— Анархия какая-то, — с отвращением ответил я.
— Так и живем, — подмигнула Лена.
Говорили мы подолгу и обо всем. О предпочтениях и вкусах каждого. О своих работах, причем приходилось объяснять крайне доходчиво, чуть ли не на пальцах. Об образе жизни и стереотипах поведения. О планах на будущее… Хотя какие тут планы? Мне было совершенно не понятно — куда двигаться дальше. Родители исчезли давно, и следы их совершенно затерялись. Поиски по официальным каналам вряд ли принесут пользу — уже попробовал и с печальными результатами: сижу, прячусь. Если найдут — мало не покажется. Разглашение государственных тайн это вам не хухры-мухры. Цейтнот. Делать что-то надо, но любые действия приведут к непредсказуемым последствиям. Поэтому я сидел в квартирке Лены и постепенно скисал.
То, что мы жили с ней в одном помещении, никак не отражалось на наших отношениях. Мы ловко обходили эту тему. Вот живем рядом и живем, что ж такого. Именно рядом, а не вместе. Каждый занимался тем, чем хотел, никак не задевая другого. Главное — не испытывать дискомфорта в общении, а остальное — не важно.
Даже бытовые вопросы долго не обсуждались. Нужно что-то сделать: кто свободен, тот и делает. Нет предмета для разговоров и споров. Спорить интересно о глобальных вопросах. Например, о роли людей в Содружестве. Или о приемлемости для всех местных норм поведения на некоторых планетах.
Находясь рядом друг с другом, мы не испытывали неловкости. Ни за слова, ни за поведение, ни за свой внешний вид. Нам ничего не стоило раздеться, если было жарко, и, как ни в чем не бывало, продолжить разговор. Точно так же и вечером, когда укладывались спать: кто же будет спать одетым в такую жару?
