– Должны… Хоть бы не напортачили при зачистке. Скелетики сейчас как раз к оврагу подходят.
– Слушай, – испугался вдруг Скотч. – А сканерами их засекут? В пещере еще туда-сюда, там слой почвы все таки. Могли и не заметить. Но в лесу, у самого берега…
– Нас ведь не заметили. Не переживай, таких вот глушик, – Семенов кивнул на прилепленный над нагрудным карманом шарик, – хватает на всех. Я оставил Плужнику соответствующие инструкции. Так что все защищены и от сканеров, и от «генераторов тоски».
– А не напутают ничего? Все-таки чужая техника, да вдобавок секретная наверняка.
Семенов покровительственно усмехнулся:
– Вадим! Я тебя уверяю: искатели – очень, очень ответственные люди. Ты в выборах хоть раз участвовал?
– Ну участвовал, – признался Скотч, не совсем понимая, куда клонит собеседник.
– Индекс социальной значимости у тебя какой?
– Ну двенадцать.
– У Плужника – сорок.
– Ого! – поразился Скотч и впечатленно присвистнул. – Много!
– У Сани Веселова, к слову, двадцать четыре. Вдвое выше, чем у тебя. И он среди искателей считается сопляком, кадетом.
Скотч невольно покосился на Веселова. Тот, положив руки на планшир, а голову – на ладони, неотрывно глядел на зеленую стену настоящих диких джунглей Табаски, на берег, который никогда не подвергался терраформированию.
– А у тебя какой индекс? – поинтересовался Скотч у Семенова.
Агент усмехнулся:
– У меня их четыре. И все левые, для прикрытия.
– А истинный?
– Сотрудники нашей организации не имеют индекса социальной значимости. Собственно, у меня нет ни имени, ни фамилии, ни личного кода. Я получаю все заново перед каждым заданием.
– А между заданиями? Как же ты живешь между заданиями?
Семенов улыбнулся еще шире:
– Такого состояния у нас не бывает, чтоб совсем без задания. Иногда после очередного боевого выхода я получаю задание отдыхать – как сейчас, например. Соответственно, под это меня снабжают именем, фамилией, счетом, личным номером. Историей жизни. Всем необходимым.
– Блин, – вздохнул Скотч с пониманием. – Тяжко вам живется. А настоящая история наружу не просится? Настоящие воспоминания? Детство там, юность? Родители, первая любовь?
– У меня не бывает таких воспоминаний, Вадим. Они стерты. Нам прочищают мозги после каждой завершенной операции. Я, к примеру, не помню, чем занимался до того, как угодил сюда на психокондиционирование. Оставлено только самое необходимое.
Скотч поражение замер, сжал руки на штурвале и медленно-медленно обернулся к Семенову.
– То есть? То есть ты хочешь сказать, что вас раз за разом лишают памяти? Лишают части прожитой жизни?
– Да.
– М-мать! – рявкнул Скотч гораздо громче, чем следовало бы. – Да как ты на такое согласился?
– Не помню – как. Это ведь не вчера было, все давно стерто. Но, видимо, причина была достаточно весомой, – спокойно ответил Семенов.
– И не жалеешь? – продолжал допытываться Скотч.
– Почему же не жалею? – Семенов угловато повел плечами. – Жалею иногда. Вадим, за все в этой жизни приходится платить. Моя плата именно такова, что уж тут поделаешь.
– Но что такого особенного ты получаешь взамен?
– Я проживаю десятки жизней взамен одной.
– Но ведь ты их не помнишь!
– Ну и что? Я твердо знаю, что прожил их. Не остается памяти о событиях, но остается память об ощущениях. Я помню, что на прошлом задании мне было плохо, а года четыре назад мы с напарником провернули одно великолепное дело, нагеройствовались вволю. И помню, как после этого целых две недели жарились на пляжах Лазурного Шепота, дули пиво, клеили всех симпатичных девушек напропалую. Человек – не только память о конкретных событиях. Это еще и память о собственной оценке этих событий. Я знаю, что по крайней мере один раз сослужил доминанте Земли очень неплохую службу. И еще несколько раз помог ей в менее значительных эпизодах. Мне хватает этого знания.
– Ч-черт! – мрачно изрек Скотч. – Извини. Но мне кажется, что с вами поступают… грязно.
– Так надо, Вадим. Так надо для дела. Я понимаю это как профессионал. Чтобы успешно осуществить что-нибудь хорошее, нужно попутно вымазаться в грязи по уши. Да и не тот плох, у кого одежда в грязи. Тот плох, у кого вместо души грязь. А одежду и отстирать недолго.
– Да, – подтвердил Скотч напоследок. – Душу отстирать неизмеримо труднее.
