переговорам. За шесть тысяч лет можно было научиться водить машину. Виртуозно. Иланд так и вел: каждое прикосновение к рулю позволяло джипу еще глубже ввинтиться в южную весну, и будь у руля менее искушенный водитель или вовсе никакого, «Хорив» поспел бы сюда многими минутами позже.
Два катера напрягали все силы в стремлении успеть к западу. Двенадцатиметровая галоша «Гелиодор» и туркский торпедник, хищная остроносая посудина со спаренными пулеметами на верхней палубе. За пулеметами как раз колдовали два турка, укладывая ленты слоями восемьдесят на восемьдесят, как принято в боевых выходах.
– Трыня, Беленький, Мина, металлорезки к залпу! – рявкнул в рацию Вольво.
– Готово, шеф. Турков топить, или как? – холодно отозвался половинчик Трыня, с виду мирный и безобидный.
– Топить.
В голосе Вольво не оставалось места колебаниям.
– Топить, Трыня, топить ко всем живым и мертвым! Залп!
Чуть позади ухнули металлорезки; раз, другой, третий… Туркский торпедник, получив в борт и по надстройкам, сбился с ритма, зачихал и сбросил обороты, а значит замедлился. И отстал, конечно же.
И тут пущенная особо искушенным стрелком ракета с шипением плюхнулась в воду и разорвалась у борта туркского катера. Катер словно споткнулся, клюнув носом и сразу же завалившись на правый борт.
А потом у него рванул не то двигатель, не то топливные баки. На месте изящного стремительного кораблика вспух огненный цветок, и только металлические ошметки взвились высоко в небо. Впрочем, небо металл не приняло. Оно швырнуло металл в воду.
Туркский катер переломился пополам, и затонул за какую-то минуту. Кое-кто из матросов сумел выпрыгнуть за борт, но не успел отплыть достаточно далеко. Жадная воронка поглотила все: и живых, и плавучие обломки. На «Гелиодоре» радостно взревели, это было слышно даже на берегу.
– Ну, – сказал Маноло, – считайте, что вы уже в Крыму. Капитан Фран не хотел вас высаживать, но после такого…
– Эй, матрос! – позвал Вольво из переднего джипа. – На какой частоте ваша корабельная станция фурычит?
И Парду стало вдруг легко и радостно. И еще – немного не по себе. Не то от незнакомых формул, не то от непонятного жаргона моряков.
Но все равно радостно.
25. Гунгашань (Миньяк-Ганкар) – Тиричмир.
Моряки «Гелиодора» носили звучные многоступенчатые имена – Ксавьер Сьерра Фумеро Сандро. Хосе Рико Перес Каминеро. Луис Мария Лопес Рекарте. Да тот же Маноло, которого полностью звали Мануэль Мойя Атенсио Маноло. Исключением были двое, имена у которых почему-то были односложными: Феликс и Рауль. Эти двое вечно пропадали в трюме, где было темно, сыро и грязно, и Пард сначала решил, что занимаемое на иерархической лестнице положение впрямую зависит от длины имени. У моряков иерархия соблюдалась весьма жестко – жестче, чем на берегу. Но потом Пард узнал, что капитан Фран носит трехступенчатое имя, в отличие от других живых на «Гелиодоре»: Сальвадор Глезиаз Фран. А боцман – и того непонятнее: Де ла Фуэнте Маркос. То ли двухступенчатое, то ли трех. И тем не менее, боцману подчиняются и Дани Алонсо Мичел Сальгадо, и Игнасио Ортега Мартин Домингес… В общем, все подчиняются, кроме капитана Франа и старшего помощника Сандро. Друг к другу матросы обращались коротко, по последней ступени имени. К капитану – просто «Капитан». К боцману – просто «Боцман». К старпому – просто «Старпом». К Феликсу и Раулю – чаще всего просто «Эй, ты!». Пард в первые же минуты не стал выяснять – почему. Потом, решил он. Потом все прояснится. Само-собой.
Когда туркский торпедник был благополучно потоплен, «Гелиодор» заглушил машину и лег в дрейф; на воду спустили надувной аварийный плотик. Капитан Фран лично сошел на берег и поблагодарил Вольво за столь своевременное вмешательство. А также заверил, что «Гелиодор» – к услугам команды Вольво, и не только согласно распоряжения Тюринга…
Сначала вытащили все припасы из багажников и потихоньку переправили на борт катера. Потом стали перевозить живых. Местному виргу Витьке поручили доехать на джипе-вожаке до Голой Пристани, и там все джипы отпустить. Витька преданно кивнул Вольво, вскочил в головной «Хорив», и умчался на восток, уводя колонну послушных машин за собой.
В общем, уже к полудню вся команда Вольво расположилась в кают-кампании, самом большом помещении на двенадцатиметровой посудине. Гномы и хольфинги полегли на полу, подстелив какие-то сомнительного вида рогожи, и заявили, что с места не сдвинутся, пока снова на берег сходить не придется. Смуглые матросы-люди весело скалили зубы, глядя на них.
Вольво и Инси отвели каюту старпома, а старпом временно переехал к капитану. Остальным предложили на выбор – либо ту же кают-кампанию, либо ночлег на палубе, под открытым небом. Парду было все равно, он к морю привык.
И еще попросили днем по палубе попусту не слоняться.
И все. «Гелиодор», взревев машиной, завибрировал, затрясся, плюнул в небо черным дымным шлейфом, развернулся к прибою кормой и двинул прямо в открытое море. Пард и Гонза стояли на корме и глядели на постепенно удаляющийся, тонущий в белесой дымке, берег. Северный берег Черного моря, куда едва не дорос Большой Киев.
Парду очень хотелось верить, что он видит этот берег не в последний раз.
– Ладно, – вздохнул Гонза. Вышло несколько мрачновато, но настроению, обуявшему Парда, вполне соответствовало. – Ладно. Пошли гномов утешать, а то изведутся ведь…
– Надеюсь, – заметил Пард, – что если нас занесет когда-нибудь в тоннели под городом – неважно под каким – гномы тоже поспешат утешить нас, дружище…
Но гномов утешить им не удалось: пришел Вольво и, качнув головой, предложил Парду и Гонзе следовать за собой. Приятели-николаевцы переглянулись, и пошли следом за виргом. Ведь выбора у них не было.
