элегантный костюм непонятным образом обветшал и испачкался, и вообще, был словно с чужого плеча.
Перепуганная влюбленная женщина превратилась в пожирательницу конфет, печенья и мороженого, покрылась прыщами, стала хамить и бить графины везде, где они только ей попадались.
– Будем праздновать отъезд, – Ласточка стала прикручивать мясорубку к маленькому журнальному столику.
Администратор заметил, что она пьяна.
– Куда они поехали? – Ласточка села на колени на пол, достала сигареты и озиралась по сторонам в поисках зажигалки.
– Они поехали… Не кури у меня, я не люблю, ты знаешь. Они поехали на вокзал. А потом то ли в Пицунду, то ли еще в какой-то немыслимый город. Зимой, представляешь?
Ласточка стала на четвереньки и пошарила сзади тумбочки левой рукой.
– Оп-ля! – она достала пыльный коробок спичек, прикурила и тщательно запрятала его за тумбочку, мелькнув администратору малиновыми трусиками из-под задравшегося платья.
– Ну прекрати, я не люблю… Я устал от них и ничего не понимаю.
– Значит, уехали. Будем праздновать! А ты уже и раскис. И почему это мужики такие дураки? Только увидят чего стоящее – сразу себе. Ты ведь тоже хотел… поучаствовать?
– Ничего я не хотел. Разбито шесть графинов. И люстра.
– Ладно, не притворяйся, сразу стойку сделал. Креветки, ананасы! Дурак ты, администратор, одним словом. Приятны мне твои мученья. Приятны. Чем вы, мужики, от женщин отличаетесь, знаешь?
– Я тебя прошу, прекрати спектакль, и зачем ты мясорубку принесла?
– Я хочу тебе показать конкретно, в чем отличие.
Администратор машинально прикрыл себя ладонями внизу живота.
– Да ты не зажимайся, я не о том. Я как раз о другом.. Ну вот представь себе. Я даже не знаю, ты такой дурак… Как бы попонятливей? Вот смотри. Наглядно.
Ласточка сделала глубокую затяжку, прикрыла глаза и подвинулась к мясорубке. Она стала выдыхать в нее дым и крутить ручку. Администратор завороженно ожидал поделенных дырочками струек оттуда, откуда обычно вываливается мясо.
Ласточка выдохнула все, посмотрела на администратора, он все еще глазел на мясорубку, приоткрыв рот, и зашлась в хохоте, упав головой на диван.
– Ой, не могу, ну и вид у тебя! Теперь понял? – она вытирала слезы. – Нет, ты понял, придурок? Ты что думал, моя душа – фаршем? Отсюда? Ну ладно, – она села на диван, все еще не растеряв весь смех. – Не обижайся, дусик. Нет, ну ты же мужик, ты что, не понимаешь, черт тебя дери! Он ничего не смог с ней сделать, она его сделала! Глобально!
Администратор подошел к окну, осторожно переступив через ноги Ласточки. Ласточка лениво пыталась схватить его за пиджак рукой, не достала.
– Не обижайся.. Я же не виновата, что ты дурак. Мужик, одним словом. А уж этот-то, этот! Я думала – все, ухватил! А я так и знала, что ты тут страдаешь: графины, люстры… Испереживался весь, а ничего не понимаешь. Спорим, сколько мужиков меня бы сейчас не слышали – не поймут, а самая дурная баба! Возьмет мясорубку. Прикрутит, и с таким умным видом туда дыхнет. Очень наглядно, ты заметил? Глазенки вытаращил, рот открыл! Умора…
– Все. Я устал. Поздно. Черт-те что в мире творится. Забирай мясорубку и уходи. Я старый и больной неврастеник. Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?
– Ч-ш-ш-ш.. – Ласточка прижала палец к губам, – Ни слова! Никому не интересно, чего ты хочешь больше всего. Ухожу. Немедленно. Мясорубка – моя, я ее заберу, а ты отдохни, полежи, расслабься.
Ласточка запахнула короткий меховой полушубок, прижала к себе мясорубку. Она стояла в распахнутых дверях гостиницы, ветер сыпанул сухим и колючим снегом ей в коленки, потом в лицо. Она стояла, не шевелясь, ноги стали замерзать в тонких колготках. Ей стало страшно, она представила, как администратор лег на диван, вытянулся поудобней и умер.
Су проснулась рано-рано от крика птиц. Она барахталась в синем шелке, открыла лицо, вдохнула глубоко и вдруг увидела рядом ЭлПэ. Он смотрел на нее, словно и не спал, глаза у него были странные.
– С добрым утром, красивая девочка, дай я тебя поцелую.
– Нет! – Су отстранилась, проползла на четвереньках на траву.
Вылез Додик, отряхиваясь. Трава и деревья были мокрые. Клочья тумана висели везде, словно дыры в другой мир. Су услышала голоса и побежала, спотыкаясь. Ноги у нее сразу промокли, джинсы отяжелели.
Она выбежала из зарослей внезапно на женщину и мальчика. Женщина была в черном, голова тоже почти вся укутана в черный платок. Мальчик был грязный, лет шести, с блестящими глазами и смуглой кожей.
– Нам нужно к морю. Пожалуйста, где здесь море? Что? – она видела, что ее не понимают, стало обидно до слез. – Ну ладно, куда-нибудь, где тепло и есть еда, а? Где здесь люди живут?
Женщина и мальчик смотрели на нее, не мигая и не шевелясь. Наконец, женщина заговорила. Сначала она показала в одну сторону рукой, потом в другую.
– Туда – море, не надо ходить. Далеко. Война. Туда – идти надо. Там – твои люди.
Сказав это, она взяла мальчика за руку и потащила за собой. Мальчик не отрывал глаз от Су, спотыкался. Он что-то спрашивал у матери, она не отвечала.
– Мама, мама, это был ангел? Мама, это ангел, да? Мама, зачем море?
Су вернулась к ЭлПэ, он сидел на поваленном дереве и пытался оторвать кусок парашюта, чтобы идти и укрываться от дождя. Су показала рукой, куда нужно идти.
К вечеру сначала Додик тащил Су на спине, потом ЭлПэ нес Су на руках, прислоняясь иногда губами к ее пылающему лбу. Уже в сумерках они вышли на проселочную дорогу, услышали шум мотора.
ЭлПэ говорил, что они идут к морю, не отдавал Су, увертываясь от протянутых рук, Додик лаял, потом бежал рядом с машиной три километра до деревни, ЭлПэ как в бреду услышал мягкую краснодарскую речь, о них говорили, как о беженцах, удивлялись собаке и вели к “дохтору”.
В вагоне грязного южного поезда ЭлПэ понял, кто он. Произошло это неожиданно, он сидел в купе один, ручку двери дернули, потом еще раз, дверь не открывалась, в эту секунду перед ЭлПэ пронеслись головокружительно быстро его последние несколько дней в Москве, он рванулся к двери, радостно улыбаясь, но вместо Су в купе вошла девушка с угрюмым округлым лицом. Она несла бутылку шампанского, конфеты в коробке и пакетик с орешками. Ей было неудобно закрывать дверь ногой, девушка бросила все на полку, закрыла дверь и стала ругаться, что ей не помогли.
– Я – Лев Поликарпович.. Понимаете, а где Сусанна? Я должен быть с Сусанной, ей угрожает опасность!
– Ну, наконец-то, а то администратор в гостинице так подозрительно на тебя смотрел, словно это и не ты. И на вокзале ты как маленький ребенок, все озирался. Утратил весь свой лоск. Я вспомнила, ты говорил, что ты вол. Кстати, знаешь, что такое вол?
– Я не Вол, я – Лев Поликарпович, я ваш сосед, понимаете, я должен быть с Сусанной, куда мы едем?
– Вол – это кастрированный бык, интересно, да? Ты знал? Нет, ты знал?
– Да поймите же, Вол – это совсем другой человек!
– Это не человек, это кастрированный бык.
– Я все вспомнил, понимаете, а вы – кто?
– А я мамочка той самой Сусанны, которую ты хочешь спасать от чего-то, – сказала Вера, потом набила рот орешками и некоторое время только кивала головой ЭлПэ, жуя.
– Вера? Ну конечно! Вы – Вера! Вера, простите меня, старого дурака за тот вечер, но вы мне очень нравились тогда, когда были взрослой… Какая ерунда, в сущности... Теперь все складывается, вы просто должны понять, что я – это не Вол, было два человека, два меня! Как это сказать? Можно сказать, что он мой брат-близнец..
– Да, и его в детстве похитили цыгане.
– Это он вам сказал? Это все ерунда. Он – все мое несвершившееся, моя другая половина. Я знаю, что
