как скривился человек напротив.
– Так и не курите, инспектор? Можно вас так называть – инспектор? Здоровый образ жизни, я помню: кефир, прогулки… – старик затянулся и прятал зажигалку, когда инспектор вдруг достал трубку и привычно уложил ее кончик во рту.
– Так, балуюсь иногда, – объяснил он удивленному старику, – думать помогает, и вообще…
– И вид придает, да? – прищурился старик. – Не будете раскуривать?
Инспектор покачал головой. Они посидели в молчании, потом вкратце описали каждый свои профессиональные продвижения. Причем, инспектор в момент описания стариком его отставки, спокойно и даже скучно признался, что на эту отставку могла повлиять его, инспектора, докладная о рукоприкладстве бывшего следователя. Не оставшись в долгу, следователь признался, что в данный момент он ведет закрытое расследование по факту исчезновения подростка и двух конвоиров, и что именно по его инициативе на инспектора – теперь начальника отдела – заведено дело.
Инспектор в этом месте беседу оборвал и пошел к стойке. Принес две чашки кофе. Выслушал благодарность следователя – невнятное бормотание, уселся, отхлебнул свой кофе и раскрыл тонкую папку.
– Давайте попробуем поговорить непредвзято. Представим, что мы еще работаем вместе. Вы – мой начальник, я ваш подчиненный. Я обнаруживаю в деле о расчлененке кое-какие неясности и по молодости с глупым напором тормошу вас. Согласны?
– Валяй, – кивнул следователь, задержавшись взглядом на листках в папке. – Только по делу и немногословно.
– Принято, – чуть улыбнулся инспектор. – Итак, факт первый. Осужденный на пребывание в колонии для несовершеннолетних Максим П. четырнадцати лет исчез после отправки его железнодорожным транспортом из Петербурга к месту назначения вместе с двумя конвоирами, сорока шести и пятидесяти двух лет, служащими государственного охранного агентства по перемещению заключенных.
– Вопрос, – перебил следователь, – почему осужденный направлялся не вместе с другими заключенными?
– Потому что в этот день все направляющиеся к месту пребывания заключения осужденные имели достаточно большой возраст, то есть были категорически взрослыми и умудренными тюремным опытом людьми. Я счел подобный трехдневный контакт подростка с матерыми уголовниками нецелесообразным и лично ходатайствовал об изоляции Максима П., для чего была необходима, как вы сами понимаете, и отдельная охрана.
– Второй вопрос, – кивнул следователь, приняв объяснения, – почему охранники со стажем? Почему не просто спецназ, как это принято, или военное подразделение?
– Честно говоря, я не очень в это углублялся, но знаю, что начальство послало запрос в охранное агентство, не желая ссориться с адвокатом подростка, который мог потребовать профессиональной охраны по закону: несовершеннолетние перевозятся отдельно от взрослых осужденных и охраняются профессионалами.
– Итак, – следователь допил свой кофе и мрачно разглядывал жижу на дне чашки, – подростка поместили в отдельный вагон с двумя профессиональными охранниками. И на ближайшей же остановке было обнаружено…
– Что вагон исчез. Это и было обнаружено. Вагон для спецперевозок с решетками на окнах и опломбированными дверьми исчез, – инспектор откинулся на спинку пластмассового стула и прикрыл ладонью листки. Старик заметил этот жест.
– А двери были опломбированы?..
– Поскольку кроме осужденного в вагоне перевозились несколько ящиков специальной почты, как потом выяснилось. Охрана, узнав, что будет охранять не только подростка, провела переговоры с руководством, отправку поезда задержали почти на два часа, но потом все утряслось и за дополнительную плату охрана согласилась, но попросила вагон до места назначения почты опломбировать. Вагон должны были открыть представители власти Украины.
– Это были деньги? – поинтересовался старик.
– Не-е-ет, – неуверенно протянул инспектор, – не совсем деньги.
– Я не очень понял, это подростка подсадили к профессиональной охране, перевозившей почту, или почту подбросили профессиональным охранникам, которым особо нечего было делать с четырнадцатилетним мальчиком? – тихо спросил старик.
– Точно во всем этом разобраться трудно, я рассказываю вам так, как это было объяснено мне. Давайте условно исходить из того, что исчезли люди, а не из того, что исчезла почта. В городе Н. по предварительной договоренности служащие вокзальной охраны должны были проверить пломбы на дверях вагона, но не смогли этого сделать. Поскольку вагон, третий с конца – я это подчеркиваю, чтобы сразу отмести версию его незаметного отцепления по дороге – исчез.
– Это ведь был почтовый поезд? – уточнил старик.
– Это так называемый курьерский поезд. Если вы собираетесь сейчас перебирать все его вагоны, могу перечислить: три обычных почтовых, один с медицинским оборудованием, один с редкими породами птиц – заказ для орнитологического музея, один с осужденными – восемь человек и четыре человека охраны, один – вагон для отдыха машинистов, один – укрепленный почтовый, в котором был подросток: два человека охраны и два ящика весом по восемьдесят килограммов. С момента отправки поезда он имел шесть остановок, на которых все вагоны были в наличии, а на седьмой остановке укрепленный почтовый пропал. Охранники – мужчины, русские, пятьдесят два года и сорок шесть лет, профессионалы, объявлены в розыск. По материалам дела они подозреваются в похищении ста шестидесяти килограммов золота в слитках. Поэтому и расследование поручено не петербургской полиции, а Главному Управлению внутренних дел. Вот, собственно, и все. Я могу задать вопрос?
– Конечно, – кивнул старик.
– Почему этим делом заинтересовался отдел аномальных явлений? – подался к старику инспектор.
– А-а-а… Это просто. Архивы внутренних дел и Службы безопасности отслежены и собраны с какого?.. С сорок шестого, кажется. Короче, я послал запрос по компьютеру на поиски по имени Максима П. Ну там, не состоял, не привлекался.. Я надеялся, что его имя может всплыть в период ближайших двух-трех лет, а мне машина выдала 1964 год. Смешно? Это не смешно. Я проверил все досконально. Личное дело Максима П., помещенного в интернат для малолетних правонарушителей в 1964 году зарегистрировано и сохранилось случайно, так как в этом интернате был пожар, и в архивах ближайшего райцентра уцелели только личные дела тех малолетних, на которых был объявлен розыск. Объясняю. Максим П. и еще двое подростков бежали в том же шестьдесят четвертом из интерната. По описанию и манере поведения это наш Максим П. Вот так.
– Бред, – сказал инспектор. Он пропал два года назад. Сорок лет назад, в шестьдесят четвертом, его не существовало.
– Меня отчасти радует твоя немногословность, это, вероятно, признак мужания, мне раньше казалось, что ты говоришь и не можешь остановиться, потому что боишься, – заметил следователь, когда молчание затянулось.
– Чего я боялся? – инспектор вытащил изо рта трубку.
– Жизни боялся, боялся не успеть, не поймать, не получить… Чего там ваше поколение боится?
– Это может быть подросток похожий на Максима П. Просто похожий.
– Нет, не может. Помнишь мешочек на груди нашего подростка? Он с ним никогда не расставался с момента задержания. А при попытке отнять этот мешок, помнишь? Разнес вдребезги всю мебель в предвариловке, решетки гнул, как прутики. Так вот про этот мешок написано в деле шестьдесят четвертого года. Подробно. Что ты там закрываешь рукой? Что принес в папочке? – вдруг спросил старик, и инспектор рефлекторно прикрыл второй ладонью листы в папке.
– Это справки, – решился он, засунул трубку в рот и сильно ее прикусил.
– Какие еще справки? – покачал устало головой старик.
