Новгород. Трудно было оторваться от смешного мальчугана с его, Виктора, чертами лица – накатившее живым комочком забытое детство, да под дых, да с оттяжкой и анестезией от легких мальчишкиных слез: упал на лестнице, но тут же замолчал у отца на руках. Зря только переполошил глухонемую няньку и рыжую мамочку с невесть откуда взявшейся в ее рязанских корнях голландской статью.
А на полигоне Сура метель мела, задувая облупившиеся корпуса лабораторий. Виктора Филимоновича эта наружная ветхость не коробила – в полигон за последние два года было вложено два миллиона долларов, внутренние коммуникации подлатали, оставив по его просьбе наружную разруху для конспирации, а большая часть денег ушла на оборудование и компьютерное обслуживание радиотелескопа. Именно установку и работоспособность этого самого оборудования Лушко и ехал инспектировать, ни черта в этом не понимая. В его задачу входило: напялить бороду Карабаса-Барабаса и прогуляться по корпусам, задавая вопросы и путая при этом падежи и окончания. Виктор Филимонович изображал богатого норвежца с русскими корнями.
Главный технолог, предупрежденный о его приезде, ждал с идиотским полотенцем в руках – махровым! – на котором засыпалась снегом круглая буханка хлеба с воткнутой в середину солонкой.
Соблюдая установленный ритуал, Филимон по прибытии немедленно отправился по лабораториям – минут на сорок, а потом – за накрытый стол, ел и пил не стесняясь и через час потребовал еще одну бутылку водки. В таком состоянии ему было легче выслушивать подробные объяснения главного инженера о коммуникациях, главного технолога – о состоянии ста сорока пяти столбов с тарелками-антеннами и сети проводов к ним, главного компьютерщика – о проблемах с Интернетом, и доктора наук Климовича о сейсмических поясах, афтешоках[3] и фумаролах.[4]
Климович, решивший ему помочь со второй бутылкой, уже полчаса рассказывал о разнице шкалы Меркалли и Рихтера при измерении силы землетрясения.
– При увеличении магнитуды всего на единицу!.. – Он многозначительно поднимал палец и дожидался, пока гость сконцентрирует на этом пальце свое внимание. – Количество высвобожденной энергии возрастает в 30 раз!
– Чито ви говорьите! – восторгался Филимон, хорошо зная разницу между очагом землетрясения и его эпицентром.
– Нет, ну вы поймите! По шкале Меркалли и в Грузии в 91-м, и в Таджикистане в 66-м сила землетрясения была одинакова – восемь баллов. Но в Грузии с магнитудой семь единиц энергии выделилось в девятьсот раз больше, чем в Ташкенте – там по шкале Рихтера было всего пять магнитуд, а все разрушилось так же глобально! Почему, я вас спрашиваю?
– Почьему? – изображал интерес Филимон.
– Из-за расстояния от очага до поверхности земли. Не более восьми километров. Будь этот очаг в Таджикистане глубже на двадцать километров, никакой катастрофы не было бы!
Каждый раз Филимон, сам за эти два года проникшийся интересом к сейсмологии как к науке, пытался направить научный энтузиазм доктора Климовича из области исследования катаклизмов в область их предсказания, и каждый раз ему приходилось выслушивать подробные лекции то о различных типах сейсмических волн в горных породах, то о катастрофическом движении некоторых ледников со скоростью тридцать сантиметров в сутки.
– Ваш Гейрангер-фьорд, кстати, – это не что иное, как затопленная морем ледниковая долина, то бишь трога!
– Мой? – удивился Филимон, не решаясь повторить наименование.
– Ваш, норвежский!
Виктор Филимонович, воспринимавший до знакомства с доктором Климовичем планету Земля как нечто основательное и надежное, после каждого посещения полигона некоторое время успокаивал спиртным и боксом страхи о всевозможных климатических ужасах, подстерегающих последующие поколения людей. Впрочем, эгоистично напоминая себе, что его, Лушко, род, как раз не будет иметь наследников, замерзающих в ледниковый период, – одни девчонки. Но теперь, когда он узнал о сыне, страх стал подкрадываться прямо здесь, за столом. Он уже усвоил, что материки движутся. В частности, зловредный Индостан движется до сих пор, прорываясь на север и вызывая смещения литосферных плит, что приводит на границах разломов к землетрясениям. Конечно, он немного – совсем чуть-чуть – сомневался, что через каких-то пятьдесят миллионов лет Северная Америка доплывет до Евразии и присоединится к ней.
– Несомненно! – доктор Климович был полностью в этом уверен. – Разные материки Земли уже четырежды объединялись!
Под конец трапезы, которая началась как обед, а потом плавно перетекла в ужин с добавленными столами – сотрудники собирались после рабочего дня поглазеть на странного норвежца, задумавшего объединить в единую сеть их бывшую лабораторию боевой метеорологии, а ныне – исследовательский центр по изучению солнечно-земных связей, с Норвежским центром изучения радиоволновых явлений, Виктор Лушко узнал нечто интересное. Приезжали журналисты из американской телевизионной компании. Но к этому времени колючую проволоку, охватывающую полигон, успели восстановить, а завалившиеся ворота – починить. Попавшихся им на глаза работников исследовательского центра, журналисты пытали по- всякому, но миссия не удалась или – удалась, это спорно. В основном потому, что никто на обновленном полигоне толком не знал, ради чего вкладываются деньги и завозится дорогущее оборудование. Но версии – их было больше десятка – сотрудники и жители поселка выдали, глазом не моргнув. Например, Лужкову надоело поднимать самолеты с серебром, чтобы разгонять тучи над Москвой в праздники, вот он и заказал придумать что-то попроще, вроде принудительной регулировки с земли областей высокого и низкого давления. Или, к примеру, надои в поселке Сура у коров улучшаются, если к вечеру резко сменить направление ветра часа на полтора, или касательно процессов размножения у крыс – ох и развелось их на птицефермах!.. – и так далее.
Так что уезжал Виктор Филимонович вполне довольный своей миссией, и тяжестью в желудке, и местной водкой – нормально, без отрыжки.
Добравшись домой, проспал больше суток, после чего отменно поел, отобрал у девушки Луни сына, посадил его на колени и обыграл Елисея в шахматы за сорок минут. А там и Абакар позвонил – пора.
– Не надоело? – спросил он Филимона в машине.
– Нет. Ты можешь не ехать, если не хочешь. Я в Москве Шурупу позвоню.
– Кто в Париж лишний раз смотаться не хочет? За чужой счет, – ухмыльнулся Абакар.
– Выучи наконец французский и мотайся себе хоть каждую неделю!
– Выучу! Вот аэропорт достроим под Дичковом, сразу выучу. Тогда мотаться удобно будет. А сейчас – мороки много! До Москвы, а там еще рейс нужно подгадать, чтобы в гостинице не париться. И как это ты меня соблазнил забраться в такую глушь?
– А ты не помнишь, как? – прищурился Филимон. Привыкнув к восточной увертливости Абакара, он все же иногда позволял себе указать на его врожденное лицемерие. – Я тебе участок рядом купил и охотничье ружье в придачу.
Мачеха
– А ты не хочешь подобрать себе послушную русскую женщину? – сменил тему Абакар. – На этой диве совсем разоришься. Спасибо ей, ты теперь хоть дорогущие драгоценности перестал дарить. Перешел на дорогие ужины.
Потеряв Медею в Марракеше, Филимон нанял частного детектива, который регулярно – раз в месяц – докладывал ему о перемещениях фотомодели. Раз в два-три месяца Филимон приезжал на показы, встречал Медею после подиума и дарил ей украшение с бриллиантом, надеясь, что в следующий раз ему детектив не понадобится. Пока тот же частный детектив не прислал отчет, из которого следовало, что подиумная дива отправляется с его подарками в ближайшее охранное агентство, где тут же сканером определяют наличие в подарке маяка, после чего… После чего Филимон предложил Медее самой выбрать услугу или способ оплаты, который ее устроит, за полчаса общения с ней. Медея выбрала обед или ужин, и чтобы при этом Филимон молчал, и чтобы никаких прикосновений, даже в виде легкого рукопожатия при встрече, и чтобы они были не одни. Он должен приводить знакомого, а она – коллегу по подиуму или соседку по квартире. В Париже на время своих частых наездов Медея снимала большую квартиру на двоих с напарницей по подиуму.
