– Ничего нового, – успокоила меня Лизавета. – Дальнее путешествие, потери, новые связи. Новые связи превышают потери, а слева, видите, гуща бугорком легла, это означает...
– Это горошина от салата осталась, – я расковыряла вилкой бугорок.
– Все-таки у меня в сундуке нет таких стихов, – не может успокоиться Бирс.
– Лилька, пойдем пошепчемся, – попросила мама.
Мы поднялись в комнату, которую я выбрала. Мамавера осмотрелась, потом изучила рисунки в рамках на стенах – шемякинские персонажи «Щелкунчика», тяжко вздохнула у крысиного короля и решила, что лучше ей прилечь.
Это точно – маму развезло. Я укоризненно покачала головой.
– Отличный коньяк, – кивнула она, укладываясь в трех подушках. – Я встречу Новый год в теплом месте. С пальмами и в купальнике. Ты не против? Послезавтра отбываю.
– Надеюсь, не одна?
– Не одна.
– Очень за тебя рада.
– Я тоже за себя рада, а тебе нельзя менять климат в таком положении.
– И не собираюсь, – удивилась я.
– Вот и отлично. Дай-ка мою сумочку. Я привезла твои документы. Медицинскую карту, анализы вчера забрала, результаты УЗИ. Вот свидетельство о рождении, держи, и справка из школы...
– Какая справка?
– Твои оценки за первую четверть десятого класса. Неплохие, кстати, оценки. Дали аттестат о неполном среднем за девятый класс. Что еще тут... Справка о годичных курсах английского, квитанция оплаты за курсы медсестер... А, вот еще, – мама протягивает мне бумажку. – Твои первые десять тысяч. В тринадцать лет, кажется?..
– В двенадцать, – я смотрю на удостоверение победителя в чемпионате компьютерных игр. Лучший геймер. – Зачем оно мне?
– Аттестата нет, никакой бумажки о специальности тоже нет, – мама задумчиво посмотрела в потолок, – пусть хоть что-то будет.
Начинается.
– Спасибо за визит... – я демонстративно подошла к двери.
– Не прогоняй меня, – Мамавера покачала головой. – Я не буду читать нотаций. В школе, кстати, пообщалась с твоими одноклассниками. Или скорей – с одноклассницами.
– И как? Отвела душу? Доходчиво объяснила, что бывает с маленькими девочками и мальчиками, не надевающими презервативы?
– Ты знаешь, не успела. Мерилин твоя сказала, что она тоже бросает школу. Хочет стать порнозвездой. Уже сняли пробы. Так и сказала – сняли пробы!
– Узнаю Мерилин, она всегда любила провокации, – я улыбнулась.
– Там же, в коридоре у кабинета директора, стояла ее мама. Зареванная! Как-то не похоже на провокацию. И я тогда подумала, что ты выбрала не самый экстремальный вариант проживания жизни.
– Проживания... – сажусь к маме на кровать. – Слово-то какое нашла.
– А как ты это назовешь? – Мамавера обвела рукой вокруг себя. – Снимаешь пробы? Вошла в экстрим или выпала в осадок?
Внимательно вглядываюсь в ее лицо. Примавэру, конечно, развезло, но что-то очень уж она несчастна. Беру ее руку и рассматриваю пальцы с безупречным маникюром.
– Ты боялась рожать?
– Я больше боялась не выносить ребенка, – мама осторожно пожала мою кисть, застенчиво предлагая мир и дружбу.
– Зачем ты притащила мне все эти бумажки? Боишься летать?
– Ты ушла, Лилька. Ты стала взрослой и ушла. Это твои документы. Научись держать свое при себе. Паспорт и страховку не потеряла? – сквозь грустное прощание прорезалась забота. – Ты боишься рожать? Это нормально.
– А ты любила отца?
– Как помешанная, – Примавэра закрыла глаза.
– А его родители? В смысле, как они – с тобой, пока не умерли?
– Никак. Жили далеко, виделись пару раз.
– А твои родители?
И тут я неожиданно ощутила мгновенный настороженный взгляд-бросок из-под опущенных век.
– Моим родителям Марк не нравился, мы и не общались. Что-то меня развезло совсем. Кого попросить заварить чаю покрепче? – она встала.
– Подожди, сейчас спустимся, я заварю, как ты любишь. Я не знаю, что делать с ребенком. Как я с ним... и вообще...
– Когда родится, сразу поймешь, что с ним делать, – мама привлекла меня к себе и обняла.
– Я могу приезжать домой? В смысле, в любое время, если приспичит?
– Конечно! – Примавэра отстранила мою голову, крепко обхватив ее руками, и заставила посмотреть ей в глаза. – Откуда такие мысли?
– У тебя есть мужчина, я подумала...
– И не один, ну и что? Я не выдержала стереотип поведения, да?
– Какой еще стереотип?
– Я должна была устроить тут истерику, просить тебя вернуться домой, плакать, да? А я твои документы привезла и говорю – живи, Лилька, как хочешь и где хочешь, только будь счастлива. И с ребенком я помогу, если попросишь. И работу брошу – нянькой стану, если захочешь потом учиться, – она оттолкнула мою голову.
– Мам, а где твои документы?
– В сумочке, – удивилась Примавэра. – Паспорт, пропуск, карточка медицинская.
– Где твое свидетельство о рождении? Твои школьные награды, аттестат за девять лет обучения, выпускной альбом, свадебные фотографии, свидетельство о смерти отца...
Мамавера присела к широкому подоконнику и занялась пудреницей:
– Я уже говорила – у нас не было свадьбы, мы просто расписались. Фотографироваться с ним твой отец категорически запрещал, свидетельство о рождении... дай подумать... Наверное, где-то дома валяется, давно его не видела. А свидетельством о смерти папы я предложила подтереться полковнику Харитонову, который мне его всучил на похоронах отца вместе с наградой. Я подробно объяснила, что как раз после засовывания в задницу этой награды он и должен подтереться свидетельством о смерти. – Мамавера отставила пудреницу и посмотрела на свое отражение в темном окне: – Неприятная была истерика, сознаюсь, но мне тогда полегчало. А кто-то, между прочим, чай обещал.
Мы устроились в кухне за выступающей стойкой. Мама грела руки о чашку с крышечкой. На чашке две японские девушки в синих тонах прикрывались зонтиками от розовых лепестков, падающих с цветущих веток. Мама закрыла руками туловища девушек, видны были только их крошечные ножки, парящие в воздухе.
Заглянул Бирс. Спросил, остается Вера Андреевна или поедет с ними в город. Мамавера с облегчением – как мне показалось – приняла его предложение уехать.
В гостиной Лизавета выговаривала Байрону, что он не теми продуктами загружает холодильник.
Мамавера кивнула:
– Тебе действительно нужно есть парное мясо и домашний творог. Привыкай к правильному питанию, с ребенком консервы и замороженная еда исключаются.
Я наклонилась к ней и тихо поинтересовалась, знает ли она стихотворение Набокова.
– Его Бирс наизусть выдал, когда узнал мое имя. Называется «Лилит». Дочка мельника нагая, а?
Мама прыснула и покосилась в сторону гостиной.
– Есть контакт, да? Будь начеку. Что-то в нем волчье иногда проступает. Звериная гордость и недоверие, что ли?.. – она потерла пальцы, подбирая определение.
– Как у всех
