Нина Васина
Женщина-апельсин
Женщина способна чувствовать мир только внутренностями. Поэтому в жестокости она безрассудна, в страхе непредсказуема, а в любви глупа. Или…? Те, что мнят себя знатоками женщин, могут переставить слова.
Часть I
Две недели из жизни Евы Кургановой, или Большие проблемы отдела по расследованию убийств
Вторник, 15 сентября, утро
Ева Николаевна пришла на стрельбище простуженная. Опоздала буквально на минуту, и майор Николаев взял ее любимые заглушки. Она погрозила кулаком ему в спину. Примеряя неудобные наушники, выслушивала насмешки коллег. Приметила новенького опера. Он стеснялся разглядывать ее в упор, прятал глаза.
– Евуся, покажи класс!
– Она теперь по другой специализации… по интимной части!
– А ты, к примеру, даже если очень захочешь, арестанта не шлепнешь, вот тебе и пример женского равноправия!
– А если я стану ну о-о-ч-ч-ень симпатичным?!
Коллеги перебрасывались шуточками по поводу происшествия на прошлой неделе. На Еву Николаевну напал прямо в комнате для допроса рецидивист и убийца Левша, статья ему шла лет на десять. А юбка у Евы Николаевны была сантиметров на десять короче положенного. Демонстрируя подследственному отпечатки его пальцев, отвратительно сфотографированные, Ева подпустила его близко к столу. Левша ногой опрокинул ее стул, и Ева Николаевна приложилась головой об пол. Руки у Левши были в наручниках, он сел сверху ей на живот и разодрал ворот рубашки, больно обхватив груди руками. Плохо видя сквозь пелену боли, Ева отметила профессионализм его хватки: ногами Левша крепко зажал ее руки. Ева сконцентрировалась, сцепив зубы, крутанулась под ним, выхватила пистолет и всадила в упавшего Левшу пулю из табельного оружия. Когда дверь распахнулась, она сидела на полу, закрыв голову руками. Ее отвели в комнату отдыха – есть в тюрьме и такая, все были так любезны, еще полчаса спустя приходили друг за другом пособолезновать и успокоить. Считай, что весь персонал посочувствовал. И только выпив чаю, Ева вдруг поняла, что так и просидела с разодранной на груди блузкой.
С тех пор она постоянно натыкалась на насмешки, хотя в ее Управлении все поздравляли Еву с таким удачным завершением дела Левши. Очень трудно ловился. Удивительно легко получал незначительные сроки.
Сейчас Ева с удовольствием прислушивалась к высказываниям по поводу своей меткости.
– Евуся, ты сегодня больше семерки не выбьешь, нет, – это Николаев снял ее заглушки и подмигнул остальным, подзадоривая.
Ева выложила восемь выстрелов один в один на семерке. В основном все уже привыкли, только новый опер открыл рот и уставился на единственную разодранную дырочку.
– Так неинтересно, все ей, и Левшу она приложила, и стреляет лучше всех, и летом ей не жарко…
– А ты подрежь свои брюки повыше, не будешь жаловаться…
– Я бы и подрезал, будь у меня такие ножки…
– Ну, будь у тебя такие ножки, ты бы и Левшу приложил…
– И еще третий на восемьдесят один…
– Да, и третий на восемьдесят один.
Ева только вздохнула. Она не носила бюстгальтер.
Отстрелявшись, Ева зашла в кабинет за папками с делами и, стуча каблучками, так прошла мимо дежурного и двух офицеров, что сама себе понравилась.
К заместителю прокурора была очередь, но, провожая нужного посетителя, Хорватый заметил ее и кивнул головой, приглашая в кабинет.
– Цветете, Ева Николаевна? Мне тут психолога прислали в Управление. Вы случайно не испытываете душевного кризиса?
– Не испытываю, – Ева улыбнулась.
– Может, у вас раздвоение личности?
– Не присутствует. Я натура цельная.
– А как с личной жизнью, позвольте спросить, без проблем?
– А я девушка одинокая, нет личной жизни – нет и проблем.
Хорватый смущенно замолчал.
– Еще вопросы будут? Разрешите идти?
– Дела готовы. Что ж, идите, конечно, да, чуть не забыл, вы у меня дело Прохора вели, ну, разбойное нападение, помните?
– Так точно, вела.
– У вас сегодня допрос.
– Я допрошу его как свидетеля, у него ведь уже срок. Такой ужасный срок – год исправительных работ. Может, вы помните, статья ему светила лет на десять? Вся моя работа насмарку!
– Так вот что я хотел сказать, – Хорватый словно не заметил ее возмущения. – Если вам не нужен психолог… да, если у вас после происшествия с Левшой все в порядке, вы уж побеспокойтесь о собственной безопасности. И о безопасности осужденного тоже, – вдруг добавил он.
– Я постараюсь.
Ева вышла из кабинета Хорватого с испорченным настроением.
Вторник, 15 сентября, вечер
В четыре часа дня Ева приехала в Лефортово, прошла пропускники. Охранник придирчиво осмотрел ее сумку и папку с бумагами.
– Оружие, – проронил он, не глядя в глаза.
У Евы екнуло сердце. Она отстегнула кобуру, протянула охраннику табельное оружие и спросила:
– А в чем дело?
Еще в кабинете Хорватого она почувствовала, что что-то не так, и сейчас ее личный маленький «вальтер» был пристегнут резинкой с внутренней стороны бедра. Охранник, не отвечая, жестом приказал ей поднять руки в стороны и, краснея, провел ладонями вдоль тела.
– В комнате для допросов установлена видеокамера, – наконец пробубнил он. – Объектив направлен на подследственного, по малейшему неправомерному действию с его стороны, угрожающему вашей безопасности, к вам будет направлена группа быстрого реагирования.
– Понятно. Значит, группа…
Охранник задумчиво разглядывал вещи из ее сумочки. Он взял яркий и совершенно неуместный среди пачки с сигаретами, носовым платком, зажигалкой и двух ручек апельсин, повертел его в руках и опустил в сумку.
Глядя сквозь две решетки, Ева подождала, пока в камеру для допросов проведут Прохора. Прохор тоже увидел ее и гнусно ухмыльнулся.
– Где у вас монитор? – вдруг спросила Ева охранника.
– В соседней комнате. Подсудимый уже в камере.
В допросной Ева сначала попробовала стул у стола. Он был привинчен. Прошлась по камере, осмотрела решетки. Стукнула ногой по ножке стула Прохора, хотя он тоже должен быть вделан намертво. Заметила объектив камеры. Повернулась к нему спиной и показала Прохору быстро бегающий между зубами язык. Вернулась на свое место.
На лице Прохора отразилось такое недоумение, что Ева с трудом сдержала смех.
Прохор был интеллигент. Недоумение разрушило благородство его лица, а два месяца тюрьмы сделали его одутловатым и слегка тупым. Ева давно замечала, что тюрьма сравнивает лица. Она вела следствие с одним человеком, а в тюрьме видела уже подогнанный рукой судьбы стандарт.
– Опух ты, Прохор, а был такой красавец… – заключила она вслух.
Недоумение Прохора усилилось. Он заерзал, не зная, как себя вести.
– Я к тебе с допросом.
