– Будем снимать на природе.
– Так я возьму камеру?
Он взял камеру и пошел к двери в халате. Далила повернула его на девяносто градусов, отняла камеру и подтолкнула к кровати, у которой ворохом темнела его одежда. Поднимаясь по ступенькам, Ангел скинул халат. Халат оранжевой бабочкой распластался сзади. Ангел одевался быстро, оглядываясь на женщин, но наготы своей не замечал.
– Так ты более приемлем социально, – заметила Далила, когда он оделся.
– Это что, уже диагноз? – Ева укоризненно покачала головой.
Ангела Кумуса отвезли на дачу к Далиле, уложили в кровать, накрыли всеми имеющимися одеялами, сказали, чтобы писал в горшок, а на улицу не выходил. Завтра утром приедет Далила, накормит, напоит и протопит дом.
– А что там на улице? – поинтересовался Ангел.
– Страшный серый волк! – Далила сделала круглые глаза.
Ангел слышал, как отъезжала машина, фары мазнули ярким светом по окнам, потом наступила тишина. Ангел обошел дом, потрогал старые стулья и сундук, сел на кровать и покачался. Сетка заскрипела.
Он посмотрел под кровать и обнаружил початую бутылку водки. Обрадовался, достал ее и отпил как следует. После этого выключил свет, осторожно подошел к окну.
В мокрой темноте неподвижно стояли деревья.
– Никакого волка там нет, – сказал Ангел.
– Как ты провела выходные? – спросила Далила.
Ева вела машину нервно, она поняла, что оператор им не помощник.
– Выходные… Черт знает, как я их провела… Такое впечатление, что все время спала, а сны были дурацкие. Но добрые, – решила она добавить ради справедливости. – Как ты думаешь, если мужчина говорит мне, что я – галлюцинация. Кто из нас ненормальный?
– Конечно, ты! – засмеялась Далила. – Ты еще и социально опасна.
– Я социально опасна, этот Ангел… Магнус… как там его, социально приемлем, когда одет. Ты можешь выражаться нормально?
– Ты создаешь вокруг себя определенную атмосферу. Мужчина, попадая в нее, перестает воспринимать реальность как таковую. Кто из вас ненормален? Если ты попадешь в туман и не будешь ничего видеть, это же не означает, что у тебя плохое зрение. Ты скажешь: «Какой туман!» Этим все и объяснишь. Ты навязываешь свое существование, человек ведет себя неадекватно в навязанной реальности. Кто из вас ненормален? Он – со своими естественными реакциями, или ты – насильница!
– Ладно тебе, успокойся. Ты сейчас как, сама по себе или в навязанной мною реальности?
– Ты очень притягательна. Но я буду бороться. Я должна быть сильней, и я буду сильней.
– Ты всегда на работе? Ну, в смысле, утром, вечером, ты все время классифицируешь, ставишь диагноз, да?
– Я люблю свою работу, хотя я плохой психоаналитик. И знаешь, что я заметила? – Далила повернулась к Еве, подогнув под себя ногу. – Настоящие, ну, природные психоаналитики, они, как правило, никогда не идут работать по этой специальности и очень редко идут обучаться этому ради диплома. Я знаю таких, я хочу тебе показать такую даму.
– Что мы будем делать с Ангелом небесным?
– У меня заболел ребенок. Завтра приедем с ним на дачу, посидим там пару дней втроем.
– А ты… Не боишься?
– Ангела Кумуса? Да он и мухи не обидит!
Вторник, 22 сентября, утро
В камере, где сидел Стас Покрышкин, на рассвете раздался страшный грохот. Стас сначала схватился руками за койку, опасаясь землетрясения, но потом разглядел в утренних сумерках на полу что-то огромное и бесформенное. Это пал неутомимый толстяк. До самого момента своего падения он ходил туда- сюда, не останавливаясь. Стас сел, стал кричать, он испугался, что ему придется оказывать помощь, он кричал: «Помогите кто-нибудь! Охрана!» – пока Кот не выдержал и не отпустил ему сверху по макушке звонкий и болезненный щелбан, обозвав придурком. После этого Стас замолчал и услышал мощный храп толстяка на полу.
Перед работой Ева решила заехать домой к оперуполномоченному Волкову, который заболел, проработав три дня.
Она заблудилась в районе новостроек, а когда наконец нашла нужный подъезд, с удивлением уставилась на «Жигули» Николаева, загородившие проезд.
Сам Николаев стоял у двери с номером 122 и озадаченно разглядывал свои ботинки.
Ева не сразу вышла из лифта, когда раскрылись двери, она смотрела на затылок Николаева. С каждой секундой ее промедления спина Николаева напрягалась.
– Спорим, что ты уже пушку нащупал? – тихо проговорила она.
Николаев расслабился, как только услышал ее голос.
– Это ты у нас недисциплинированная, в расследовании тебе можно не напрягаться. Я вот звоню, звоню, и ничего.
Вероятно, Волков услышал их голоса и открыл дверь. Он смотрел на них заспанный, взъерошенный и страшно изумленный. На нем была пижама и тапочки.
Николаев влетел к нему в квартиру вихрем, схватил с вешалки у двери куртку, бросил Волкову, крича, что время не ждет, срочно на задание!
– Какое задание, температура у меня. В воскресенье перетренировался.
– А в пятницу, в пятницу – как? Хорошо себя чувствовал?
– В пятницу… Ну да, я еще в субботу в футбол играл. Погоди. Мне надо брюки…
– Ничего тебе не надо, и так сойдет! – заявил Николаев.
– Да, – сказала Ева, – шарфик только повяжи, шапочку… вот так… умница!
– Ребята, – неуверенно смеясь, сопротивлялся Волков, – мы куда, ко мне врач сегодня придет.
– Да мы на полчасика, тут рядом, – приговаривал Николаев, вытаскивая его волоком на лестницу, потом в лифт, потом в машину.
Ева удивленно поехала за ними. Гнал Николаев быстро и зло. Ева уже боялась потерять их, но вдруг, когда они подъехали к пятьдесят второй больнице, поняла, что Николаев едет в морг.
Волков не понимал, куда его привезли, даже когда они прошли длинным коридором мимо каталок с накрытыми простынями телами. В холодильнике Николаев сказал, что привел главного свидетеля для опознания и что показывать надо в основном детей и женщин. Санитар удивленно посмотрел на Волкова.
– Это – родственник?
– Да. Он потомственный китаец.
Волкову показали четырех детей, трех мальчиков и девочку лет пяти. Когда перешли к застреленным женщинам, Волков потерял способность быстро двигаться, и Николаев тащил его от стола к столу волоком, восклицая:
– И эту не узнаешь? И эту? А вот эту узнаешь? Нет? Удивительно! А вот эту, действительно, трудно узнать… лица почти нет, но, может, по родимым пятнам?
– Что… это? – спрашивал плохо двигающимися губами Волков. – За-зачем это тут?
Ева вышла на улицу. Похолодало. Она вдруг вспомнила про Ангела Кумуса, как он там, бедный, с такой шикарной Далилой? Хорошо им там, чертям…
Николаев выволок Волкова, прислонил к стене. Опер уже не сдерживал рвотные потуги, но, видимо, позавтракать он не успел.
– Тебе Коля передал для меня записку? – спросил Николаев.
– Ка-какой Коля? – глаза опера были безумными.
– Коля, китаец, – ласково и медленно пояснил Николаев.
– А… да… Передал! Да, конечно… Ты тогда уехал. Я все записал.
– Где она?
– Кто… она?
