разговаривали по телефону, так?
– Так.
– И когда мы должны прекратить наши дружеские отношения?
– Чем быстрей, тем лучше. Для нас обеих, – вздохнула Далила.
– Тогда выходи.
– Что?
– Выходи из машины, – Ева прилегла на нее и открыла дверцу. Видя изумленные глаза Далилы, она стала ее выталкивать, Далила сопротивлялась. Ева сбросила туфли и вытолкнула Далилу ногами: – Я не буду с тобой играть в это расставание! Убирайся, раз это лучше для нас обеих! Твое желание исполнится немедленно, прощай!
Ева хлопнула дверцей изо всех сил и так рванула с места, что упавшую при выталкивании из машины Далилу забросало мелкими камушками и землей из-под колес.
– И пусть тебя сожрут мертвецы, а меня утопят в море сутенеры из публичного дома! – Ева вырвалась на шоссе, машину занесло, грузовик, идущий навстречу, загудел и ослепил ее фарами.
Далила встала. Огляделась. Пустое темное пространство, тишина, только гудели провода на больших столбах.
– Что же это такое?… Эй! – Она стояла почти полчаса, вглядываясь в темноту и ожидая, что Ева вернется, потом побрела в том направлении, куда уехала машина.
Ангел Кумус открыл глаза и не сразу понял, где он находится. Он стащил простыню с лица, огляделся и медленно сел на каталке. Через пару минут он все вспомнил, больше всего ему не нравились наручники. Он встал, обошел морг, присмотрелся к двум дверям, которые вели в какие-то кабинеты…
«Там, наверное, инструменты для вскрытия. Что-то же должно быть такое…»
Одна дверь была открыта, но в комнате было темно, Ангел никак не мог отыскать выключатель, когда, наконец, нашел, увидел что-то вроде лаборатории.
Другая дверь была закрыта, Кумус ломал замок долго, устал, нашел возле одного из столов таз с использованными скальпелями и молоток. Дело пошло быстрей. Он понятия не имел, сколько сейчас времени, день или ночь, только прислушивался, не поедет ли лифт. Когда дверь открылась, Кумус понял – это то, что надо. Он не спешил, рассмотрел все находящиеся в кладовке инструменты, выбрал хирургическую пилу. Долго прилаживал ее между ног, устроившись на полу у розетки, потом включал несколько раз, но хорошо направить между руками не удавалось. Наконец, изловчившись, он услышал тонкий визгливый звук, потом пила задребезжала, запахло паленой резиной, Кумус понял, что ей не понравилось пилить железо. Он выключил пилу, отполз от нее подальше и дернул руками. И цепь лопнула. Наручники были распилены. Правда, они болтались нелепыми массивными браслетами на его запястьях, но зато теперь руки были свободны.
Кумус побоялся вызывать лифт, нашел лестницу и медленно пошел наверх. На первом этаже он посмотрел в окно и сразу понял, что сейчас ночь, поэтому так тихо. Выглянул в коридор. Вдали у освещенного стола спала девушка, уронив голову на раскрытую тетрадь. Кумус поднялся на второй этаж. Здесь тоже стоял стол в коридоре, но никого не было. В первой же попавшейся ему комнате располагались владения кастелянши. Ангел выбрал себе длинную рубаху, удовлетворенно заметив, что рукава полностью закрывают его руки и еще свисают ниже ладоней. Свою снятую одежду Кумус аккуратно свернул, затолкал в небольшую наволочку и в рубахе, с узелком в руке стал осторожно пробираться по коридору. Так он дошел до пожарного щитка, открыл его, не обнаружив ничего, кроме аккуратно свернутого пожарного шланга. Он положил к шлангу свою одежду, постаравшись запрятать ее незаметней. В тот момент, когда он закрыл щиток и стоял, прислушиваясь, его похлопали по плечу.
Кумус медленно обернулся и почти уперся носом в грудь большого плотного санитара. Санитар жевал жвачку и смотрел радостно-снисходительно. Когда Кумус поднял голову и хотел что-то сказать, санитар покачал головой и отвесил Ангелу звонкую и сильную оплеуху, от которой Кумус крутанулся вокруг себя, собираясь упасть. Санитар подхватил его под мышку и невесомо понес в палату. Там его ожидал сюрприз: все койки были заняты. Санитар подумал, подошел к другой палате. Свободные койки там имелись, две, но они были не застелены, а, значит, этот придурок не мог здесь спать. Санитар задумчиво постоял в дверях, потом хмыкнул, вспоминая, и понес Кумуса в другой конец коридора. Там находилась палата для не очень здоровых психически больных, то есть небольшой изолятор. Кумус уже надоел санитару, поэтому был сброшен на застеленную койку, после чего санитар удовлетворенно выдул изо рта огромный пузырь, который лопнул, соприкоснувшись с его носом.
Ева Николаевна успокоилась только у самого своего дома, но успокоилась хорошо, почувствовав полное равнодушие и усталость. Это не помешало ей посетить ночной магазин и купить по бешеной цене бутылку мартини и банку сока.
В подъезде поменяли лампу, свет горел, но Ева вдруг почувствовала, что у ее двери должен кто-то стоять. Быстро и бесшумно поднимаясь по ступенькам, она уже радостно представила Далилу, как они, счастливые, распивают вдвоем бутылку… Но у двери Евы стоял, подпирая стену, опер Николаева. Грустный и сонный.
– Разрешите доложить. Вы приказали съездить к банку. В общем, докладываю. Закидонский арестован.
– Ну! – Ева чуть не выронила мартини и сок, ей захотелось обнять опера и расцеловать, но Валентин Мураш, ранее работавший плотником, 22 года, образование среднее специальное, отслуживший в армии, неженатый, отшатнулся в сторону и продолжил:
– Майор Николаев убит. В перестрелке. Закидонский стрелял двумя пистолетами, он ранил еще шестерых милиционеров, четверо умерли. И Николаев. Я ничего толком не знаю, как это началось. Я сначала приехал к шести. Вы тоже там были, потом вернулся в Управление, там уже объявили тревогу. Я подождал, пока все определится. Вот, докладываю. Разрешите идти? Я здесь уже два часа, у меня мать дома волнуется. Вам не могли дозвониться.
– Свободен, – тихо произнесла Ева плохо двигающимися губами, открыла дверь, поставила бутылку и банку, разделась. Долго сидела и смотрела на телефон, потом все-таки набрала домашний номер Гнатюка.
– Ева Курганова, – представилась она, когда трубку сняли.
– Люди ночью спят, – ответил ей Гнатюк. – Поговорим завтра в Управлении, а на твой вопрос, который ты заготовила, отвечаю заранее. Не было никаких причин посылать сразу группу захвата. А когда началась перестрелка, такая группа была послана по тревоге, преступник арестован. Все.
И Ева поняла, что Николаев убит.
Пятница, 25 сентября, утро
Ева напряженно смотрела в окно, окно медленно светлело молочным светом холодного утра. Когда все предметы в комнате стали хорошо различимы, она встала, включила музыку и сделала несколько упражнений. Специально налила полный чайник, потом долго стояла под прохладным душем, потом медленно одевалась и раскрашивала лицо, а все равно вышла из дома слишком рано. На улице ее ждал подарочек: приклеенная к стеклу машины жевательной резинкой бумажка. Печатными буквами фломастером было написано: «Смерть мелецейским сукам». Ева посмотрела на окна дома и радостно, во весь рот улыбнулась.
В машине она потренировалась еще раз. Улыбка получалась голливудская, со всеми зубами, сдобренная темно-красной помадой.
В Управлении сразу у входа на стене висели портреты в черных рамках. Ева осмотрела улыбающегося Николаева в милицейской форме и радостно заулыбалась сама. Она решила не терять сегодня улыбку, что бы ни случилось.
На пятиминутке у Гнатюка коротко описали, как именно происходил трагический захват Слоника. На вопрос Евы, почему сразу не была послана группа захвата, Гнатюк уверенно заявил, что не получал такого требования от Николаева и не видел необходимости в этой группе.
Вышла из отпуска Лариска – бывшая однокурсница Евы, они не виделись почти месяц. Ева заметила, как Лариска удивленно поглядывает на нее. Да и все в кабинете, посмотрев на Еву, потом удивленно переглядывались.
В коридоре, расходясь по своим кабинетам, стали на ходу обсуждать проведение похорон.
