ночные упражнения тоже требовали от него немалых усилий.
Поэтому он даже обрадовался, когда Дина и молоденькие хозяйские дочери решили две ночи подряд стеречь привидение.
Это привидение имело обыкновение проходить по комнатам в ночные часы. Дине поведали о всевозможных знамениях. Их в усадьбе видели многие. Говорилось об этом как о чем-то привычном, вроде посещения соседей.
Глаза у Дины подернулись поволокой и лоб перерезали морщинки, словно она разбирала ноты трудной музыкальной пьесы.
На вторую ночь через большую гостиную прошло какое-то существо, похожее на ребенка, и скрылось за старинными часами. Хозяйские дочери даже не удивились — они не первый раз видели это существо.
Дина онемела. Она молчала так долго, что это выглядело уже неприличным.
Иаков радовался, что их визит в Тьотту закончился без особых неприятностей. Они ночевали там всего три ночи.
По пути домой Иаков выразил удивление, что обитатели Тьотты так верят в привидения.
Дина отвернулась, поглядела на море и промолчала.
— Как оно выглядело? — спросил Иаков.
— Как растерянный ребенок, — ответила Дина.
— И как же выглядит растерянный ребенок? — раздраженно спросил он.
— А это тебе лучше знать.
— Почему?
— Да у тебя в доме таких полно! — прошипела Дина, как кошка, готовая к прыжку.
Иакову не понравился оборот, какой принял их разговор, и он замолчал.
Дома Иаков рассказал матушке Карен о разговоре про привидение в Тьотте. Но утаил, что в Бергене они с Диной ездили смотреть казнь.
Матушка Карен сделала свои выводы, но не поделилась ими с Иаковом. Она поняла, что Дина умнее, чем кажется.
«Да у тебя в доме таких полно!» — такое замечание должно было заставить Иакова задуматься и без ее напоминаний.
Она заметила, что Иаков вернулся из поездки более усталым, чем обычно.
Но не сказала, что, по ее мнению, виной тому было присутствие Дины. К чему сетовать на то, чего не исправишь.
К тому же матушка Карен обнаружила, что поездка пошла Дине на пользу.
Эта долговязая девочка стала иначе держаться. Неожиданно для себя она обнаружила, что мир гораздо больше, чем ей представлялось из ленсманской усадьбы или из Рейнснеса.
У нее даже лицо изменилось. Матушка Карен не могла точно сказать, в чем именно заключалась перемена, но глаза у Дины стали другими.
Матушка Карен вообще замечала больше, чем говорила. И она не стала повторять сыну то, что сказала ему, когда он весело сообщил ей, что пятнадцатилетняя Дина Холм станет хозяйкой Рейнснеса.
Она лишь погладила сына по плечу и сочувственно вздохнула. Ведь она видела, что новый костюм и красивая прическа не могут скрыть увеличившуюся седину и что появившееся было брюшко опало.
Жилет сидел на Иакове словно с чужого плеча. Лоб перерезали глубокие морщины, вокруг глаз залегли черные тени. И все-таки он был еще очень красив.
Покорная усталость шла ему больше, чем жизнерадостное высокомерие, которое он излучал, когда женился на Дине.
Спокойные, тяжелые движения. Манера распрямлять спину. Отсутствие самодовольства, свойственного богатым людям в его возрасте.
Матушка Карен видела все. И толковала на свой лад.
Олине хлопотала на кухне и в столовой. Но и она тоже кое-что замечала. И не была уверена, что ей нравится новый Иаков, отмеченный печатью тяжелой ответственности. Новая Дина ей тоже не слишком нравилась. Олине предпочла бы, чтобы все оставалось по-прежнему. И чтобы Иаков тоже был прежним.
Дине хотелось пройтись на карбасе вдоль берегов Нурланда, дабы своими глазами увидеть, чем Христиан IV расплатился за несколько бочонков жемчуга и четвертей рейнского вина.
Она не могла взять в толк, почему ее желание нельзя осуществить в это время года.
Иаков мягко, но решительно сказал:
— Нет!
Ее гнев он встретил с терпением мудрого отца. И покорно принял наказание, которое выражалось в том, что он должен был впредь спать один в чулане рядом с залой.
По правде сказать, поездка в Берген, во время которой ему постоянно приходилось быть начеку, ожидая очередной Дининой выходки, так измотала его, что он спал как мертвый на неудобной кушетке, стоявшей в чулане. Он прекрасно понимал, что буря скоро уляжется и все обернется к лучшему. Главное — восстановить работоспособность и силы.
ГЛАВА 8
Потому что блудница — глубокая пропасть, и чужая жена — тесный колодезь;
Она, как разбойник, сидит в засаде и умножает между людьми законопреступников.
Новый брак, который начался для Иакова с вида упругих ляжек, обхвативших тело виолончели, и был ознаменован драматическим спуском с дерева, после поездки в Берген стал более ровным.
Иакова постоянно мучила усталость. Ему приходилось всегда пребывать в Динином мире. Не терять ее из виду и не позволять ей слишком много отдавать другим людям.
Он плохо сознавал свои чувства, чтобы назвать это ревностью. Но чувствовал, что трагедия может разразиться в любую минуту, если он ненадолго выпустит Дину из своего поля зрения.
Между ними всегда что-то оказывалось. Привидение из Тьотты. Художники и музыканты. Даже матрос, которого они из милости взяли в Берген, потому что у него не было денег на пароход, казался Иакову унизительной и мрачной угрозой. Дина играла в карты! И курила трубку с этим небритым и грязным парнем!
Иакову становилось все яснее, что его последняя любовь обойдется ему дороже, чем он предполагал. Что платить за нее придется, между прочим, и ночным отдыхом.
У него не было возможности возобновить свои поездки по побережью, чтобы погулять и покутить с дружками молодости. Он не мог ни оставить Дину дома, ни взять ее с собой. Она бы нарушила всеобщий мир и покой одним своим присутствием.
Дина порой бывала груба, как пьяный работник на Иванов день, или непостижима, как судья.
О женственности Дины говорить было трудно. Во всяком случае, ее женственность не имела ничего общего с расхожим представлением о ней. Пышнотелая Дина держалась по-генеральски, ехала ли она верхом или сидела в гостиной.
А исходивший от нее запах конюшни и розовой воды в сочетании с ее холодным равнодушием привлекал к ней мужчин, и они кружили вокруг нее как мухи.
Иакову хватило одной поездки в Берген. Он там довольно настрадался. Ему это стоило многих терзаний, у него болела голова/
А ее музыка!..
Игра Дины на виолончели приносила Иакову эротическое наслаждение; при мысли о том, что кто-то посторонний увидит ее с виолончелью между колен, его охватывала бешеная ревность.
Он дошел до того, что велел ей ставить обе ноги по одну сторону виолончели! Чтобы не производить ненужного впечатления на слушателей.
Дина смеялась редко, можно даже сказать, не смеялась вообще. Но когда Иаков, красный от злости, словно сибирский мак в августе, показал Дине, как ей следует держать ноги, она расхохоталась на весь дом. Ее смех был слышен даже в лавке и на причалах.
Она соблазняла его среди бела дня и при незапертой двери. Случалось, он мучил себя мыслью, что в
