То они задували с севера. То гнали с запада тяжелые волны и неприкаянных черно-синих бакланов.
Дина не спала всю ночь. Но, против обыкновения, она не встала и не ушла в беседку в своей волчьей шубе.
Ночь предвещала ненастье. Ясное небо и северное сияние сопротивлялись приближающемуся шторму.
Дина лежала на высокой кровати и, откинув полог, глядела в окна на жалкие остатки света, из-за которых небо казалось выцветшим и бесконечно далеким.
Неожиданно сквозь закрытую дверь в залу вошел Иаков. Подошел к кровати. Он хромал.
Лицо у него было худое и измученное, он протягивал к ней руки, как будто молил о милости.
Иаков снял с себя только один сапог, поднятый им шум мог разбудить весь дом.
На его бледном лице была печать предательства.
Дина позвала его. Но он не ответил. А потом было уже поздно. Его сменил жалкий двойник. Весь день Дина поглядывала на пролив, ожидая посланца из Страндстедета.
Потрепанный двухвесельный бот с мокрым и замерзшим гребцом подошел к причалу. Иаков повредил ногу, его надо забрать домой, он лежит у вдовы в Страндстедете.
Дина не выразила ни малейшего удивления. Она тут же начала одеваться и приказала запрячь в сани Вороного.
Андерс хотел пойти в Страндстедет на карбасе. Женщине нельзя ехать через горы.
Дина шипела, как разъяренная рысь, и ждать не стала.
Андерс пожал плечами. На море творилось такое, что, может, Динино решение было и кстати.
Казалось, Дина уже с утра была готова к этой поездке. Теперь ей оставалось только закутаться в шаль, завернуться в овчину и сесть в сани.
Матушка Карен и Олине больше опасались за Иакова, чем за рискованную поездку Дины.
Так сложилось, что Дина сама забрала Иакова из спальни вдовы.
Он веселился на пирушке, и ничто не предвещало несчастья. Но на крыльце он поскользнулся и упал с лестницы. Голень треснула, словно сухая ветка, сломанная ветром. Перелом был тяжелый, кость вышла наружу.
На его счастье, в Страндстедете в это время оказался доктор. Иаков выпил целую бутылку рома, чтобы заглушить боль, пока доктор промывал рану и накладывал шины.
Дина, по обыкновению, была в штанах и ботфортах, как мужчина. Она заполнила собой весь небольшой дом. Между бровями у нее залегла глубокая складка. Слова замерзли.
С вдовой она обращалась точно с прислугой. И ее добрый совет не забирать Иакова до тех пор, пока его можно будет перевезти на карбасе, оставила без ответа.
Дина приказала привязать Иакова к саням. И вскоре он уже лежал в санях, завернутый в овчину.
— Хозяйке надо оплатить расходы на доктора и дать за постой, — тихо сказал Иаков и сморщился от боли.
Но Дина не сказала хозяйке ни «спасибо», ни «до свидания». Она хлестнула Вороного и прыгнула в сани.
Вороной несся как дьявол. Из-под полозьев летели искры. От скорости захватывало дыхание.
Дина, словно коршун, парила над Иаковом.
У Иакова от страха замирало сердце, когда они летели по заледеневшим колдобинам.
Осенний паводок сильно разрушил дорогу. Каждый замерзший ухаб отзывался в ноге острой болью.
Только теперь Иаков до конца осознал, что значит оказаться во власти Дины.
Он редко пользовался лошадьми, всегда предпочитал море.
Он упрекнул Дину, что она не взяла с собой матросов, чтобы они перегнали домой его карбас. Но она не удостоила его даже взглядом.
Мало того что Иаков сломал ногу, он еще и попал в немилость. И понимал, что только время поправит и то и другое. Но ему не хватало терпения.
Перелом был сложный, шины наложены плохо, и рана никак не заживала.
Казалось, все злые силы ополчились против его ноги. Иаков был прикован к постели. Он то кричал и буйствовал, то говорил шепотом и взывал к сочувствию.
Ему поставили кровать в гостиной, чтобы он не думал, будто живые уже исключили его из своего числа.
Складка между бровями у Дины становилась все глубже. Если она и сочувствовала больному, то хорошо это скрывала.
Однажды Иаков невинно попросил ее не пить столько вина и сыграть ему на виолончели. Дина вскочила с кожаного стула с высокой спинкой так резко, что рюмка опрокинулась на кружевную салфетку.
Красный цветок от вина расплылся во все стороны. Ножка у рюмки сломалась.
— Попроси лучше свою вдову из Страндстедета выправить кости в твоем скелете! — крикнула она и пулей вылетела за дверь.
Тем временем Андерс пригнал карбас домой. И матушка Карен с Олине ухаживали за Иаковом, не жалея сил.
Выходка Дины кое-что объяснила Иакову. Он только не понял, что это непоправимо.
Когда дело касалось женщины, для него не было ничего непоправимого. Даже эти два года, что он прожил с Диной, не лишили Иакова его неистребимой веры в себя.
Но он не поправлялся. У него началась гангрена. Цвет раны не оставлял никаких надежд. И дух от нее полз подобно злому слуху. Это неумолимое предупреждение о том, что день расплаты уже недалек, отравляло каждое мгновение.
Время теперь было на вес золота.
Матушка Карен понимала, что Иакову требуется умелая помощь. И безотлагательно!
Только Дина представляла себе, что подразумевалось под умелой помощью.
Она уже сталкивалась с гангреной. Один из рыбаков ленсмана отморозил ногу, и у него началась гангрена. Он, правда, выжил, но вместо ноги у него торчал обрубок, и теперь он жил у ленсмана из милости. Через год этот человек так озлобился от горечи и ненависти ко всем и вся, что служанки боялись приносить ему еду.
Зато Дина навещала его даже без дела.
Дух от ноги Иакова шел по всему дому. Матушка Карен не отходила от его постели. Слезы Олине падали в кастрюлю с супом.
Море не стихало и не давало надежды.
Андерс уступил и на этот раз, когда Дина сказала, что они с Фомой отвезут Иакова к доктору.
Если она одна одолела эту дорогу на строптивом Вороном, то тем более одолеет ее вместе с конюхом.
Лучшего решения никто предложить не мог. Пришлось остановиться на этом.
Но только Фоме не вышло поехать с Диной.
Ничего не понимая, Фома оторопело смотрел на Дину, когда она села в сани и приготовилась ехать одна.
Иаков нерешительно кивнул ему. Словно молил о помощи.
Фома уже приготовился прыгнуть в сани.
— Нет! — рыкнула Дина и вожжами хлестнула его по рукам. Потом крикнула Вороному:
