— Не столько…
— Ты так смело спросил, любила ли я Иакова, вот и ответь мне: многих ли любил ты сам?
— Я любил свою мать. Но ее уже нет в живых. Она не могла привыкнуть к России. Тосковала по Бергену. Думаю, по морю. В двадцать лет я женился, мы были женаты три года. Моя жена тоже умерла.
— Ты когда-нибудь видишь ее?
— Если ты имеешь в виду, думаю ли я о ней… Да, иногда. Даже теперь… Уж раз ты спросила. Но я не любил ее так, как следовало. Наши семьи считали, что мы составим хорошую пару. Я был беспечный студент, изучал медицину, мне нравилось быть вольнодумцем, общаться с художниками и богатыми шалопаями при царском дворе. Я учился, пил вино, произносил смелые речи…
— Сколько тебе лет?
— Тридцать девять. — Он улыбнулся. — По-твоему, я старый?
— Дело не в возрасте. Он громко рассмеялся.
— Ты из знатной семьи? Был принят при дворе? — спросила Дина.
— Пытался.
— Что же тебе помешало?
— Смерть Пушкина.
— Того, который писал стихи?
— Да.
— Отчего он умер?
— Погиб на дуэли. Дрался, будто бы из ревности. Но на самом деле он оказался жертвой политических интриг. Россия гниет изнутри. Мы все страдаем от этого. Пушкин был великий художник, которого окружали мелкие людишки.
— Как-то не похож он на крупную личность, — убежденно сказала Дина.
— Перед любовью нет крупных личностей.
Она бросила на него быстрый взгляд:
— А ты мог бы застрелить кого-нибудь из ревности?
— Не знаю. Может быть…
— Куда его ранили?
— В живот…
— Неудачное место, — сухо заметила она.
— В тебе совсем нет сострадания к людям, Дина, — вдруг раздраженно сказал он.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Женщина не должна так спокойно относиться к страданиям и к смерти. Когда ты говоришь о своем покойном муже… О Нильсе… И вот теперь о Пушкине. Женщины обычно не такие.
— Я не знала этого Пушкина.
— Его — да, но других…
— А что тебе хотелось бы услышать?
— Немного сострадания в голосе. Ты все-таки женщина.
— Обряжать и хоронить покойников приходится женщинам. Мужчины только падают и умирают. Нельзя плакать из-за раны в живот, полученной на глупой дуэли. У нас, между прочим, мужчины умирают не так. Они гибнут в море.
— Или вешаются. Но женщины в Нурланде тоже плачут.
— Это меня не касается. Холодны были не только слова.
— Твоя мать тоже умерла не своей смертью? — продолжал он, словно не слышал ее последних слов.
Дина наклонилась и взяла в руку увесистый камень. Потом размахнулась и с силой швырнула его в пропасть.
— На нее вылилась кипящая щелочь, — сказала она, не поднимая на него глаз. — Вот почему ленсман велел снести прачечную в Фагернессете и предпочел, чтобы я навеки перебралась в Рейнснес.
Сунув два пальца в рот, она свистом подозвала Вороного. Лео стоял с опущенными руками. В глубине его зеленых глаз вдруг затеплилась безграничная нежность.
— Я понял, что тут не все так просто… Твой разговор с отцом накануне Рождества. Вы с ним не ладите, да, Дина?
— Это он со мной не ладит.
— Ну, это уже ребячество с твоей стороны.
— Но между тем это так.
— Расскажи мне о себе.
— Сначала ты расскажи о себе, — упрямо сказала она, но тут же продолжала:
— А что ты сделал бы, если бы это твой ребенок повернул рычаг и вылил щелочь? И что бы ты сделал, если б твоя жена, которую ты мучил несколько лет, вдруг умерла, так и не дождавшись от тебя любви?
Лео подошел к Дине. Обнял ее. Прижал к себе. Целовал слепо и горячо.
Водопад звучал, как церковный орган. Небеса скрыли лошадей. Иаков был всего лишь ангелом. Потому что пришел новый посланец Ертрюд.
— Зачем ты подчеркнул слова в книге? Это некрасиво, — вдруг сказала Дина, когда они ехали вниз по склону.
Он не подал виду, что это его удивило.
— А ты шпионишь за людьми. Осматриваешь чужие саквояжи и книги.
— Что же мне остается, если ты сам ничего не рассказываешь о себе?
— Я рассказывал.
— Да, о Пушкине, которого ты боготворишь. Ты обещал сделать для меня перевод.
— Сделаю.
— Только из той книги, которую ты дал мне.
— Я тебе ее не давал. Ты сама взяла. Я тебе давал другую.
— У тебя были две одинаковые книги. Одна с подчеркнутыми местами, другая — нет. Мне больше нравится та, где подчеркнуто.
— Все увидела, — проговорил он, словно ее тут не было. Дина повернулась и насмешливо взглянула на Лео:
— А ты будь поосторожней!
— Теперь буду. Между прочим, эта книга очень важная, — сказал он и вдруг остановил лошадь.
— Кому ты привозишь в Норвегию русские книги?
— Тебе, например.
— Мне нужна та книга, которая мне больше нравится.
— Ты не очень скромничаешь, — сухо заметил он.
— Нет!
— Почему ты взяла книгу с подчеркнутыми местами?
— Потому, что для тебя она важнее! Он промолчал. Она утомила его.
— Ты везешь с собой на север вторую книгу?
— Нет.
— Где же она?
— Украла одна вдова.
— В Бергене?
— В Бергене.
— Ты рассердился?
— Да.
— Приходи сегодня вечером ко мне в залу и переведи то, что тебе у Пушкина нравится больше всего.
— Ты этого хочешь?
Дина засмеялась. Она слегка подпрыгивала на спине лошади, спускавшейся по крутому склону. Ехала
