же показать Дине счета, чтобы она их проверила.
— Цифрами мы займемся завтра, — сказала Дина. Потом она встала и подошла к столику, на котором стояла коробка с сигарами. Андерс хотел напомнить ей, что у нее уже лежит недокуренная сигара. Проходя мимо него, она ударила его по плечу. Совсем как в былые времена. Тогда ее не смущали даже посторонние. Так было до смерти русского.
Андерс слишком долго спал в холодной каюте и работал на морозе без рукавиц. Глаза его скользнули по Дининым щиколоткам — садясь, она не потрудилась поправить юбку. На ней были легкие туфли. Из-под юбки выглядывала стопа с высоким подъемом. Все это взволновало Андерса.
Он смотрел на Динины ноги и небольшими глотками пил ром. Потом понял, что надо что-то сказать, откинулся на спинку кресла и поглядел на Дину.
— Много гостей приезжало в Рейнснес, пока нас не было?
— Как обычно зимой, не больше. — Она ответила на его взгляд.
— А в остальном? Все в порядке?
— Как обычно.
Дина глубоко, с удовольствием затянулась новой сигарой.
— Ты так и не уехала?
— Нет.
— А почему?
— Поняла, что лучше подождать. По крайней мере до лета. Но я поеду с тобой в Берген.
Со стены за ними наблюдали часы. Маятник мешал Андерсу думать.
— Это из-за Вениамина… — сказала Дина.
— Я рад, что ты передумала!
Собственные слова удивили его. Неужели это произнес он?
— Мне не следовало говорить того, что я сказал тебе на шхуне, — проговорил он.
Она пожала плечами и выпустила дым, следя за ним широко открытыми глазами.
— А мне не следовало бить тебя! — Она не смотрела на него.
— Я, признаться, не ожидал… У тебя тяжелая рука! Он хотел улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Вениамин сказал мне, что ты обещал быть ему отцом?
Андерс медленно залился краской, но кивнул:
— Ему так хотелось.
— Ясно.
Маятник продолжал терзать Андерса.
Нервы у него были как старые пересохшие просмоленные нитки. Только бы они выдержали. Ему казалось, он висит на волоске. Он набрал полные легкие воздуха:
— Ты кое о чем спросила меня перед моим отъездом. Впрочем, может, теперь уже не стоит говорить об этом?
Дина подняла голову.
— Я там думал над этим… И решил, что приму твое предложение.
— Андерс?
Их разделяла курительная комната. Пушистый ковер, который матушка Карен привезла из Копенгагена, с узором из стеблей оливкового и бордового цвета. Андерс сидел возле столика с сигарами. Дина — на кушетке спиной к окну. Луны не было. Только чистое, синее небо.
— Да?
— Ты понимаешь, что говоришь? — прошептала она через минуту.
Он кивнул, прокашлялся. Но не шелохнулся.
— Ты понимаешь, что ты получишь?
— А уж это ты должна мне объяснить.
— Не знаю, смогу ли я дать тебе что-нибудь.
Она по-прежнему говорила шепотом, словно у обитых шелком стен были уши.
— Поживем — увидим, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней.
— Не похоже, чтобы ты очень обрадовался.
— Я еще не разобрался. Столько лет я даже думать не смел об этом…
— Ты считаешь, у нас получится?
— Все зависит от тебя…
Дина отложила сигару и подошла к Андерсу. Он обнял ее, положил ее голову себе на плечо и робко погладил по волосам.
— Я хорошо вымылся или от меня еще пахнет рыбой?
— От тебя пахнет Андерсом. — Она прижалась к нему.
— Откуда ты знаешь, как пахнет Андерс?
— Теперь знаю.
— Много же тебе понадобилось времени, чтобы это узнать.
— Сколько понадобилось, столько понадобилось. Ты все еще мой брат?
— Нет.
— Почему?
— Потому что это слишком много для одного человека.
Андерс сидел в курительной комнате в Рейнснесе. Он с детства мечтал, что когда-нибудь станет здесь хозяином. Курительный столик с подставкой для трубок и коробкой с сигарами. Горка со старинными голландскими рюмками. И вдруг он понял, что все это не имеет никакого значения. Выходит, счастье не в вещах?
Он чувствовал идущее от Дины тепло. Прижимался щекой к ее голове. Перед глазами у него проносились картины. Дина и Иаков. Дина и русский. Дина, отгородившаяся стеной музыки.
— Я должен задать тебе один вопрос, — сказал он.
— Задай.
— Ты покупаешь меня, Дина?
— Ты так считаешь?
— Нет, но люди будут считать именно так.
— Какие люди?
— Те, которые думают, что между нами уже давно что-то есть.
— И чем же я плачу в таком случае?
— Рейнснесом.
— А я сама? Что я приобретаю взамен? — Она высвободилась из его объятий и встала.
— Ты получаешь мужа, который возьмет на себя заботу о Рейнснесе и о твоем сыне.
— Андерс! Почему ты заговорил об этом именно сейчас?
Она стояла перед ним, стиснув руки. Он опустил голову и не смотрел на нее.
— Чтобы ты сказала мне все как есть.
Эти слова прокатились эхом по всем укромным уголкам.
В дыхании Дины слышались всхлипы, которые выдавали ее волнение.
— Ты думаешь, я у тебя в руках? — Дина проплыла обратно к кушетке.
— Нет. Но я уже не так молод, чтобы, не зная фарватера, в туман выходить в море на открытом карбасе. Поэтому мне нужно знать, как ты смотришь на наш брак. Мне ни к чему этот дом с его серебром, бархатом и плюшевой мебелью. Если у меня на карбасе есть парус и весла, мне больше ничего не требуется.
— Прекрасно! — сказала Дина, глядя на хрустальную люстру.
— Дина, я вовсе не принуждаю тебя сказать, что ты меня любишь. Я только хочу знать… Ведь это уже на всю жизнь…
Она пошарила в поисках погасшей сигары, нашла ее.. Пальцы у нее немного дрожали, она была очень бледна. Андерс встал и дал ей прикурить.
Маятник часов продолжал взывать к нему. Андерс понимал, что ему до боли хочется услышать от нее, что она его любит. Чтобы избавиться от этой мысли, он спросил:
