туда ходили, чтобы покрасоваться и обратить на себя внимание. Но и это было уже кое-что. Анна не боялась, что ее увидят там вместе со мной. Она не только солгала Акселю о наших якобы интимных отношениях, но сделала это с каким-то явным умыслом.
Перечитывая письмо, я вдруг подумал, что не видел Анну уже целую вечность.
Было только четыре часа, а у меня от волнения уже вспотели руки. Нужно прилично одеться! Спасительная соломинка! Я расфрантился как петух. Начистил башмаки. К пяти я был совершенно готов.
Постучавшись к хозяйке, я предложил что-нибудь сделать для нее, за чем-нибудь сходить например. Или выполнить какое-нибудь другое поручение.
Она широко открыла от удивления глаза и улыбнулась мне почти дружелюбно:
— Вы неподходяще одеты для выполнения поручений. Желаю вам хорошо повеселиться!
У меня мелькнула мысль, что она прочитала письмо, прежде чем отдала мне. Оно не было запечатано. То ли из-за того, что она, возможно, сунула свой нос в мое письмо, то ли из-за ее высокомерного тона я разозлился.
— Ведро вымыто! — мрачно сообщил я ей.
— Господи, спаси и помилуй! — воскликнула она. — Женщина, которая принесла письмо, сказала, что она пришла от профессора… Простите, я забыла его фамилию…
Она улыбалась блаженной улыбкой, как будто у нас с ней была общая тайна.
— Это непоправимо! — как можно ироничнее сказал я.
— Не надо дерзить, господин кандидат. Все эти годы я, можно сказать, заменяла вам вашу матушку. И вообще вы скоро уедете и…
Воспользовавшись заминкой, я попрощался и ушел.
Я пришел первый и занял столик у окна, чтобы видеть, как Анна идет по улице. Она показалась мне чужой. Наверное, из-за лондонских туалетов. Лица ее я не разглядел. Окно было слишком пыльное.
Анна внимательно оглядела кафе. Я встал, чтобы привлечь ее внимание. Все плыло как в тумане. Я только угадывал светлые одежды, внутри которых скрывалась Анна. Они были изысканно красивы. Не перегружены кружевами, оборками и булавками, как того требовала мода. Может, поэтому Анна выглядела старше своих лет.
Она подошла ближе, и мне показалось, что она сейчас заплачет. Я перевел взгляд на ангелов на потолке у нее над головой. Но это не помогло. Пальмы в кадках, стулья и столики кружились у меня перед глазами. Я протянул к ней руку. Но рука Анны не могла служить мне опорой, я почти не ощущал ее. Это только усилило ее замешательство. Мне чудилось, будто я лежу в траве, закрыв глаза, и кто-то щекочет меня травинкой по шее.
Бесполезно было говорить себе, что Карна умерла. Что она этого не видит.
Я ничего не спросил про Акселя. Хотя понимал, что она ждет этого. Я просто не мог выговорить ни слова. У меня перехватило горло. Все должно было быть не так. Конечно, Анна была тут ни при чем. Аксель прав. Обвинить ее было решительно не в чем!
Наверное, она попросила меня прийти сюда, чтобы сообщить что-то важное. Мне не хотелось гадать. Но это делало меня виноватым перед Акселем. Да и перед Анной тоже.
Она села на предложенный мною стул. Поля шляпы, похожей на чепец, затеняли ее лицо. Но я чувствовал на себе ее взгляд. Пристальный и немного детский. А может, испуганный?
Пока я смотрел, как ее грудь волнуется при дыхании, доктор констатировал, что она выглядит усталой и немного поблекшей.
Мы все еще молчали. Подошел официант и спросил, что мы хотели бы заказать.
— Мне только сок, — сказала Анна и медленно сняла перчатки.
Я заказал два стакана сока, и официант ушел.
— Ты видел, как я шла? — Она кивнула на окно.
— Да. — Мы помолчали.
— Мне хотелось встретиться с тобой наедине. Это, конечно…
— Тебе хотелось поговорить о вас с Акселем, но без его ведома? — вырвалось у меня.
— Нет. Впрочем, да! — упрямо сказала она, словно только что сообразила, что именно этого и хотела.
— Я к твоим услугам.
— Дело в том… Я должна кое в чем признаться тебе. И кое в чем тебя упрекнуть.
— Начни с упреков. — Сердце во мне замерло. А еще мгновение назад оно стучало так, что я не слышал шума проезжавших мимо карет.
— Ты выдал мои планы Акселю. Я доверилась тебе. А ты выдал меня.
— Но ведь это было очень давно?
— Ты сказал ему, что я хочу уехать в Лондон.
— А он не должен был знать об этом?
— Должен. Но узнать он должен был от меня. Это уязвило его.
— Тогда, наверное, тебе не следовало говорить мне об этом?
— Конечно, — согласилась она.
— Я думал, что ты свободна.
— Почему мужчины так наивны? Скажи, когда женщины были свободны? Папа — единственный человек из всех, кого я знаю, борется за то, чтобы женщинам было разрешено изучать медицину!
— Мне очень жаль! — Жаль?
— Не профессора, а то, что я выдал тебя Акселю. — Я пригубил сок.
— Но я тебе отомстила.
— Каким образом?
— Сказала Акселю, что уехала в Лондон, потому что позволила его лучшему другу соблазнить себя!
Она говорила очень быстро. Но я все понял. Ведь я уже знал это. Однако мое удивление было искреннее. Я был поражен, что она сама рассказала мне об этом.
Наклонившись над столиком, Анна жадно пила сок. Шляпа съехала немного набок. Сверху на ней была пришита пуговица. Это выглядело глупо. Особенно теперь, когда шляпа съехала на одно ухо. Анна выпрямилась, над верхней губой у нее краснела полоска сока. Мне захотелось провести по ней пальцем.
— Почему ты это сделала?
— Во-первых, чтобы отомстить тебе. А во-вторых, хотела, чтобы Аксель от меня отказался.
— А почему ты сообщаешь мне об этом?
— Потому что тебе полезно это знать.
— Не лучше ли прямо сказать Акселю, что ты его не любишь?
— Нет, потому что это не соответствует истине.
— Замечательно! Ты не хочешь выходить за него замуж, но любишь его. Получается так?
— Да. Все, кто знает Акселя, любят его. Ты разве не любишь?
— Это другое дело.
Она перебирала что-то, что лежало у нее на коленях. Кажется, это были перчатки.
— Что ты думаешь обо мне? — спросила она едва слышно.
Что я думаю о ней? Как, интересно, я мог бы объяснить, что я думаю о ней?
— По-моему, ты не… Не для меня. И было бы лучше, если б…
— Если б ты уехал, а я вышла замуж за Акселя?
Ее ресницы отбрасывали на щеки длинные тени. Выпуклый лоб. Гордый нос. Впадинка на верхней губе. Я весь налился тяжестью. От страсти. От желания обладать ею. Услышать от нее совсем не то, что она сказала сейчас. Чтобы она в съехавшей набок шляпке, обхватив меня обнаженными руками и ногами, шептала мне безумные слова.
Я хотел предложить ей уйти в другое место, где было бы поменьше народу. Но не осмелился, а потом было уже поздно.
Анна положила на столик обнаженные руки ладонями вверх, словно ждала, что в них что-то положат. И сказала тихо, не спуская с меня глаз:
