— Пожалуйста, не будем ссориться из-за пустяков! — взмолилась Оливия. — Да и разве мистер Пикассо не испанец? Он пишет быков и мандолины. Не думаю, что это французский стиль.
— Насчет земли мистер Майер прав, — миролюбиво вставил Эдди Сондерс. — За нее мы и воевали. По всей стране столько заброшенных фермерских участков! Их почти за бесценок продают. Я давно к фолкстонскому направлению присматриваюсь. Поднакоплю денег и куплю себе коттедж с участком. Я же не художник — обрабатывать землю как раз по мне.
— Как интересно! — воскликнула Оливия. — Вам нужно поговорить с Андре и Чарльзом, вон они, рядом с уродкой в лиловом. Это жена Чарльза или, наоборот, Андре? В общем, они вместе живут в коттедже и считают унылую крестьянскую жизнь лучшим вдохновением. Простите, сейчас я должна вас оставить. — Оливия послала Майклу и Эдди воздушный поцелуй. — Сегодня вокруг столько мужчин, и каждому нужно уделить внимание. Вы сейчас почти редкость, но, по невероятно счастливому стечению обстоятельств, здесь собралась целая стая. Жаль, я платье не надела! — Она зашагала прочь, а следом за ней поднялся Майер.
— Мне нужно выпить, — объявил он и кивнул Майклу и Эдди. — Я не хотел никого обидеть. — Низко опустив голову, он направился к служанке, державшей поднос с напитками.
— По сравнению с ним мне очень повезло, — проговорил Эдди Сондерс, глядя в спину Майеру. — Я попал во Францию в конце восемнадцатого и воевал только с грязью. Целых полгода мы рыли ямы, то ли для погибших солдат, то ли для чудищ. То, что нам присылали в страшных ящиках, так пахло… До сих пор иногда чую.
Майкл чувствовал мягкий дружелюбный взгляд Эдди Сондерса — тот явно ждал от него историю. В ту пору мужчины только и делали, что обменивались историями. Никаких подробностей, сплошные намеки: мол, да, мы несем это бремя вместе, поодиночке не справимся. Увы, Майклу поделиться было нечем. Оправдывает ли возраст то, что у него нет ни шрамов, ни увечий, ни терзающих душу воспоминаний? При разговорах о войне Майкл мысленно возвращался в дом на Нит-стрит, где что-то в нем испарялось, как облачко дыма. Получается, такое возможно и в доме Фрэнки: сам он здесь исчез, осталась лишь одежда достойного человека, который уже умер, и обувь достойного человека, который должен был умереть.
Эдди Сондерс вытер пот со лба и закурил.
— Ладно, — вздохнул он, — какой смысл прошлое ворошить?
— Я не воевал, — отозвался Майкл. — Когда закончилась война, мне одиннадцать исполнилось.
— Да? Я думал, ты постарше. — Эдди положил руку Майклу на плечо. Крупная тяжелая ладонь грела не хуже грелки. — Прости, дружище. Война — дело прошлое, молодым не стоит слушать о ее ужасах. Слава богу, мы с тобой в твердом рассудке и добром здравии. — Эдди понизил голос: — В отличие от бедного мистера Майера. — Он чокнулся с Майклом. — Нужно выпить за везение. Нам повезло: мы оба здоровы и можем изводить друг друга как пожелаем. В общем, за будущее! — Эдди сделал большой глоток. — Вряд ли мне суждено стать землевладельцем, но после всего, что потерял, попробовать имею полное право.
Кого потерял Эдди? Отца? Брата? Допытываться Майкл не стал. Вот оно, значит, как: цена мечты — страдания. Вдруг цена его свободы — смерть Альберта? К чему себе лгать? Майкл ждет того, что разобьет ему сердце. Лгать себе трусливо и малодушно. Даже если досидит с отцом до самой его смерти, грех ожидания этой смерти не искупить. Он весь извелся. Нужно сбежать сейчас же — надеть шинель и сбежать из Лондона.
— Мне пора, — пробормотал Майкл.
— Что же, было приятно познакомиться. Может, еще увидимся.
— Я не об этом. Мне пора из Лондона уезжать. Чего мешкаю, сам не пойму.
— Раз так, действительно лучше уехать, — кивнул Эдди Сондерс. — До женитьбы мужчина свободен как ветер. А если женишься по любви, то чувствуешь себя свободным, когда просто ее видишь…
— У тебя есть жена? — спросил Майкл.
— Нет, — ответил Эдди и замолчал.
Стояла ужасная духота, хотя огонь в камине почти догорел. Сегодня в доме Фрэнки катастрофически не хватало кислорода. Гостей не убавилось. На диване лихо скакала малышка — длинные волосы развевались, платье колоколом вздымалось над тощими ногами, — а ее старшие брат и сестра устроились на подлокотниках дивана и со скукой наблюдали за ней, точно кошки. Крики малышки заглушали даже самые громкие разговоры. Майкл частенько видел эту троицу у Фрэнки: порой дети засиживались за полночь. Их мать, Ингрид, старшая сестра Франчески, наверняка была неподалеку.
Кто-то из гостей позвал Эдди Сондерса. Майкл чувствовал, что откладывать больше нельзя, он должен найти Фрэнки и леди Фейрхевен, а они наверняка в столовой.
Большой стол вишневого дерева накрыли хлопковым чехлом от пыли, сверху поставили восемнадцать стульев из гарнитура, а на стульях разместили картины. Гости ходили кругами и рассматривали полотна.
— Ваши работы, мистер Росс, слегка небрежны, на мой вкус. — Зычный голос леди Фейрхевен мигом заглушил все остальные разговоры. — Пожалуй, моя любовь к точности каждой детали старомодна. Впрочем, портретом девочки я искренне восхищена. Вы ей польстили, да? На мой взгляд, это причудливая интерпретация образа Саломеи. Кто вам позировал?
— Младшая сестра, — ответил Майкл. Он и не думал льстить Рейчел, чьей красоте не воздал должное ни один написанный им портрет.
— Что же, нам с дочерью стоит заказать вам портреты. У Пикси, в отличие от вашей сестры, кожа светлая. Она хорошая модель — умеет сидеть совершенно неподвижно. Тут я ей не конкурентка, но ведь у зрелости иные достоинства. Размер гонорара и сроки мы уже обсудили с Франческой.
— Майкл, я пообещала Каре сообщить, когда ты закончишь текущую работу, — сказала Фрэнки и тут же объяснила леди Фейрхевен: — Организатор из Майкла никакой. Слава богу, тут он полностью положился на меня.
— Я купила ваш чудесный набросок акварелью. На нем две прачки в мощеном дворе белье развешивают… — продолжала леди Фейрхевен. — Набросок уже упаковали, так что я заберу прямо сейчас. В нем чувствуется дух фовизма, который мне по душе. Видите, я отнюдь не противница современных направлений. Резкие краски, корявые фигуры — для столь грубого предмета весьма уместно. («Прачками» на наброске были мать Майкла и бабушка Лидия.) Франческа, мне пора прощаться. Не хочу, чтобы Урбан беспокоился.
Следом за Карой Фейрхевен из гостиной вышла молодая женщина с покатыми плечами, рыжеватыми волосами и узким разгоряченным лицом. «Пикси», — догадался Майкл. У двери Пикси улыбнулась ему, обнажив крупные зубы.
Майкл посмотрел работы других художников, а потом спустился на кухню к Эдит, которая угостила его чаем и бутербродами. Было почти два часа ночи.
— Миссис Брайон разрешает мне ложиться, когда захочу, но разве среди такого шума уснешь? — посетовала служанка.
Майкл поднялся в спальню и переоделся в свою рубашку и брюки. Маленький мальчик до сих пор спал на кровати Фрэнки. «Неужели мать его забыла? — удивился Майкл. — Других-то детей уже увели».
Из прихожей хорошо просматривалась гостиная, и Майкл заметил Фрэнки. Следовало быть благодарным за то, что она выбила ему заказ, но ведь заказ нужно выполнить, а при мысли об этом становилось тоскливо. Писать портрет веселой краснолицей Пикси еще куда ни шло, а вот часами любоваться безупречным жемчугом и лошадиным лицом Кары Фейрхевен — не самая радужная перспектива.
Из гостиной доносились оживленные голоса — там увлеченно обсуждали картины. Ни носильщика Эдди Сондерса, ни Лори Майера Майкл не увидел. Хотел перехватить взгляд Фрэнки, чтобы попрощаться, но не сумел.
Майкл шагнул за порог и закрыл за собой дверь. Духота и громкие голоса остались в доме, а на улице по-прежнему лил дождь. Тротуар блестел в свете фонарей, желтоватый туман пах сажей и заплесневелыми камнями. Майкл представил себе черное бархатное небо и пустые поля, ждущие Эдди Сондерса в Кенте.
