– Только что встретил старшую сестру, – сообщил он.
– Одну?
– С Каору Уно.
– Где?
– Да тут, на перекрестке.
– А сюда они не придут? – испугалась Норико.
– Не придут. Они переходили на ту сторону. – Наоэ неопределенно кивнул куда-то в сторону окна.
– По-моему, она что-то подозревает.
Наоэ подозвал официантку и заказал чашку кофе.
– Вот вчера: только пришла с дежурства, как стук в дверь. Сэкигути. Явилась выведывать, что было прошлой ночью.
Наоэ молча достал сигарету и закурил.
– Кстати, она спрашивала, не пили ли вы во время дежурства.
– Ну и что ты ей ответила?
– Сказала, что точно не знаю, но, по-моему, ничего такого не было.
Наоэ выпустил дым и едва заметно улыбнулся.
– Потом она допрашивала Каору, а та, кажется, попалась на удочку и все ей выложила.
– Да ну-у! – Наоэ насмешливо усмехнулся.
– И нечего смеяться! Старшая сестра обо всем доносит жене главврача. – Норико сердито хмурилась, но в голосе сквозила нежность. – Она и про нас все ей докладывает…
На слове «нас» Норико сделала многозначительное ударение.
– Ну-ка, ну-ка! Норико смутилась.
– Так что же она докладывает? – настаивал Наоэ. Подошла официантка и поставила перед ним кофе.
– Я давно уже подумываю, не выехать ли мне из общежития, – потупившись, едва слышно проговорила Норико. – Конечно, там и удобно, и дешево, но… Слишком много злых языков. Я больше так не могу.
Наоэ слушал молча.
– Сниму комнатку где-нибудь неподалеку…
– Когда?
– Не знаю. Я еще не решила окончательно.
– Решишь – скажи. Денег я дам.
– Я не для этого рассказала! – Норико вспыхнула и обиженно отвернулась.
– Ну ладно, ладно. Ты сегодня свободна?
– Да.
– Поедем ко мне, в Икэдзири.
– А я вам не помешаю?
– Да нет, не особенно.
Норико заглянула Наоэ в лицо и кивнула. Так и не притронувшись к кофе, Наоэ взял со стола чек и направился к кассе.
Дом Наоэ стоял в маленьком, удивительно тихом переулке, неподалеку от оживленной улицы Тамагава.
В квартире было две комнаты: небольшая гостиная, обставленная в европейском стиле, и кухня, одновременно служившая столовой. Кухня была заставлена всевозможной посудой, хотя Наоэ, как правило, дома не ел и никогда себе не готовил. В гостиной на полу лежал ковер, в углу стоял низенький столик, у стены – диван, у другой стены – кровать.
Когда Наоэ с Норико вошли в квартиру, Норико направилась было на кухню, поставить чай, но Наоэ нетерпеливо обнял ее. Она попыталась высвободиться.
– Чай можно и потом. – Наоэ снова привлек ее к себе.
Платье скользнуло на пол. Наоэ подхватил Норико на руки и отнес на кровать. Обычно сухой и сдержанный, сегодня он искал ее ласк с неожиданно грубой страстью. Норико переполнял стыд, смешанный с наслаждением.
– Погасите свет, – сжавшись в комочек от смущения, взмолилась она, хотя кому, как не ей, было прекрасно известно, что просить – вовсе не значит быть услышанным.
Она родилась в Ниигате, там окончила школу и лишь потом уехала в Токио, и кожа у нее была светлая, как обычно у тех, кто вырос в снежном краю. На вид маленькая и хрупкая, Норико, раздевшись, против ожидания, оказывалась далеко не бесплотной. Наоэ не отрываясь смотрел, как розовеет ее до голубизны белая кожа, и Норико, ощущая на себе его взгляд, пылала от стыда. Вскочить бы и убежать, но тело не желало ей подчиняться.
