чести и достоинству Флота вашим поведением во время боевых действий при «Ханкоке», настоящий трибунал вне зависимости от пунктов основного обвинения большинством в четыре голоса против двух признает вас опозорившим звание офицера Флота Ее Величества и постановляет, лишив вас всех чинов, званий и знаков отличия, уволить со службы по порочащим основаниям, без права ношения королевского мундира. Данное решение подлежит безусловному исполнению в течение трех часов с момента оглашения. На этом судебные слушания завершаются. Все свободны.
Граф Белой Гавани снова ударил серебряным молоточком, и на сей раз гонг прозвучал для Хонор благословенной музыкой, тогда как Юнгу показался звоном погребального колокола. Теперь, когда не приходилось опасаться за свою жизнь, он в полной мере осознал, в какую пропасть бесчестья ввергло его решение суда. Он предстал перед всеми ничтожеством, не заслуживающим даже расстрела.
И люди уже начали осознавать его унижение: воцарившаяся было в зале тишина прорвалась гомоном, богато расцвеченным смешками. Он побледнел, как смерть… и тут за спиной его раздался пронзительный электрический вой.
Несколько секунд Павел, слишком занятый своими переживаниями, слышал эти звуки, не понимая их значения. Потом он резко обернулся и замер на месте, скованный ужасом понимания. Завывала сирена медицинской тревоги. У него на глазах граф Северной Пещеры тяжело обмяк в кресле жизнеобеспечения и повалился ничком.
Глава 10
– Боже мой!
В приглушенном голосе Пола Тэнкерсли смешались смущение с непониманием, и Хонор повернула покоившуюся на его плече, как на подушке, голову, чтобы посмотреть, в чем дело. Королевский Флот заботился об удобстве капитанов своих боевых крейсеров, а потому ее апартаменты на борту «Ники» были гораздо просторнее и роскошнее, нежели жилье Пола на «Гефесте» Сейчас, все еще потные, раскрасневшиеся от взаимного удовольствия и не успевшие разжать объятий, они лежали на широкой кровати капитанских апартаментов.
Однако замечание Пола не имело отношения к их близости: свою оценку этому действу, молчаливую, но весьма красноречивую, он уже дал. В настоящий момент Пол едва ли не с трепетом следил за трансляцией последних новостей из Лэндинга.
– Просто не верится, – пробормотал он спустя мгновение. – Хонор, ты только взгляни.
– А вот как раз этого я предпочту не делать, – ответила она и закрыла глаза, вдыхая запах его тела, ощущая шелковистость его длинных волос, оказавшихся под ее правой щекой. – Я до смерти рада тому, что они гоняются теперь за кем-то другим, а Юнг меня не так уж интересует.
– Это слишком узкий взгляд на вещи, любимая, – шутливо укорил ее Пол. – Что ни говори, а мы стали свидетелями исторического события. Как ты думаешь, многим ли довелось на протяжении трех минут с позором вылететь со службы и унаследовать целое графство?
С гримасой отвращения Хонор открыла глаза как раз в тот момент, когда экран терминала у изголовья кровати переключился с массовых демонстраций перед зданием парламента на картинку в студии. Плоскому экрану недоставало объемности голографического контура, да и звук был тихий, однако она сразу узнала Минерву Принс, Патрика ДюКейна и гостей их программы «В огонь».
Сэр Эдвард Яначек и лорд Хэйден О'Хиггинс вышли в отставку, занимая должность Первого лорда Адмиралтейства, однако сближал их только этот факт. Во всем прочем они придерживались противоположных воззрений. Выбор приглашенных отражал крайние полюса нынешнего политического раскола, а заставка передачи – голографические изображения Юнга и Харрингтон, с гневом взирающих друг на друга, – служила символом непримиримой вражды. Чтобы догадаться, чему посвящена передача, Хонор не требовался звук, но Пол все равно увеличил громкость. Именно это и вызвало гримасу.
– … трудно сказать, Патрик. Мне кажется, раньше таких ситуаций не возникало. Безусловно, лорд Юнг… прошу прощения, граф Северной Пещеры должен быть допущен в палату лордов. Конечно, появляться в Палате после такого приговора не слишком удобно, однако он пэр, и, стало быть, в соответствии с законом помешать ему в этом никто не может. Это означает, что нынешнее соотношение сил между партиями не изменится, и, откровенно говоря, признавая во внимание политическую ангажированность суда…
– Ангажированность суда? – прервал его лорд О'Хиггинс. – Чушь! Не думаю, что в этом суде были представлены сторонники лишь одной партии. Или вы забыли, Эд, что они приняли свое решение не единогласно?
– Ангажированность имела место, – упрямо возразил Яначек. – Что бы там ни толковали про непредвзятость, но председательствовал в суде человек, который одновременно является родным братом канцлера Казначейства и одним из самых последовательных сторонников Харрингтон. Разве это не прямой вызов оппозиции? Да, при «Ханкоке» имели место многочисленные воинские правонарушения, но отнюдь не только по вине лорда Юнга… то есть графа Северной Пещеры. Некоторые из нас убеждены, что в первую очередь судить следовало совсем другого капитана, и если вы надеетесь, что оппозиция оставит это оскорбление без внимания, то совершенно напрасно. Герцог Кромарти и его Правительство могут плести свои политические интриги, но должны знать, что рано или поздно оппозиция призовет их к ответу.
– Вы хотите сказать, что состав трибунала был подобран тенденциозно, сэр Эдвард? – требовательно спросила Минерва.
Яначек открыл было рот, но тут же закрыл его и с многозначительным видом изогнул бровь.
– И опять же – чушь! – хмыкнул О'Хиггинс. – Сэр Эдвард может высказывать какие угодно предположения, однако он не хуже меня знает, что человеческое вмешательство про выборе членов военного трибунала попросту невозможно. Компьютеры Адмиралтейства выбирают их из общего списка методом случайных чисел, не говоря уж о том, что защите предоставлено право проверки электронных записей всей процедуры. Если даже предположить, что какая-то махинация имела место, то почему ни лорд Юнг, ни его адвокаты не выступили с протестом и не дали отвод суду?
– И правда, сэр Эдвард. Что скажете? – спросил ДюКейн.
Яначек раздраженно пожал плечами.
– Меня неверно поняли, – неохотно ответил он. – Разумеется, никакой подтасовки не было. Я имел в виду другое: само решение провести судебный процесс в условиях столь резкой поляризации взглядов и при наличии у сторонников Правительства столь сильной и нескрываемой предубежденности свидетельствует о крайнем неуважении к духу закона и о приверженности к мелкому политиканству. Это может быть понято лишь как…
– А почему, сэр Эдвард, – снова перебил его О'Хиггинс, – все сделанное или предложенное Правительством неизменно оценивается вами как «мелкое политиканство», в то время как любое действие оппозиции трактуется как проявление мудрости и дальновидности? Откройте глаза, принюхайтесь к тому, откуда ветер дует, пока высокомерие и упрямство не лишили вас и той дюжины мест в палате Общин, которые у вас пока остаются.
– Следует ли понимать, лорд О'Хиггинс, – вмешалась Принс, не дав Яначеку ответить, – что по данному вопросу вы поддерживаете правительственную линию, а значит, являетесь сторонником объявления войны?
– Безусловно, по военному вопросу я полностью на стороне герцога Кромарти. Однако я не могу сказать, что согласен с позицией Правительства в связи с процессом лорда Юнга по той простой причине, что оно таковой позиции никак не обозначило. Именно эту мысль я и пытаюсь донести до сознания моего не слишком быстро схватывающего коллеги. Этот процесс был проведен в соответствии с военным законодательством военным трибуналом, созданным на основании рекомендаций следственной коллегии, начавшей работу сразу же по окончании сражения. И более того, даже среди проюнговски настроенных членов суда нашлась особа, проголосовавшая за некоторые пункты обвинения.
– Что еще за «проюнговски» настроенные судьи? – рьяно встрял Яначек. – Уж не намекаете ли вы на существование заговора, имевшего целью избавить его от ответственности?
