качал головой пожилой уже мастер луков и арбалетов.
Не прошло и трех лет, как его слова помянули все. Сам эльф к тому времени был уже почти три года, как мертв — ему сломали шею в темном переулке. Вердикт местной полиции, на три четверти состоявшей из «керзитовцев», был прост и однозначен — ограбление. И никого не волновало, что с пальца убитого даже не сняли платиновое обручальное кольцо, мастера так и похоронили с ним.
Ко дню принятия верховной власти в Ан'гидеале Керзит готовился очень тщательно. Не менее тщательно он готовился и к глобальной «чистке населения», запланированной на первые дни правления. Почти год керзитовцы сеяли сомнения в умах простых жителей города. Осторожно, понемногу, исподволь — здесь слово, там два, здесь слух, там сплетня… Кем только не представали в этих россказнях несчастные нелюди. Основной акцент делался на отношение к детям — Керзит старательно создавал себе имидж чадолюбца, готового ради молодого поколения сделать все, что угодно. Он защищал детей от всего — от злоупотребления родительской властью со стороны матерей и отцов, от опасностей, подстерегающих их на улицах города, от отравы алкоголя, табака, и привозимых с юга наркотиков… а в особенности — от нелюдей. Именно оттуда и текли истоки распространяемых керзитовцами слухов, дескать, эльфы похищают маленьких мальчиков, чтобы предаваться с ними отвратительному разврату, дворфы ловят девочек, чтобы из их тел готовить свои мерзкие декокты, коими они придают колдовскую прочность и остроту оружию, а орки попросту крадут детей обоего пола, и пожирают их живьем — в степях молодая человечинка считается редким и дорогим деликатесом. Разумеется, в этих слухах не было ни крупицы истины. Но кого это волновало?
Последней каплей стало появление в городе проездом одного сероэльфийского аристократа с любовником. Посмотрев на высокого, статного мужчину, и среброволосого мальчика, выглядящего как человеческий ребенок лет двенадцати, которого эльф по-хозяйски обнимал за плечи, порой нашептывая что-то на ухо — наверняка омерзительные природе непристойности — люди начали верить той части слухов, что повествовала о противоестественном насилии над детьми со стороны серых эльфов. Естественно, ну откуда простым человекам с дикого Севера знать, что среброволосый мальчик, ни много, ни мало, пре-принц Аэнтенн'лар, в прошлом году разменявший четвертое столетие, а его внешность — всего лишь результат неудачных магических опытов матери будущего наследника.
Поверив в извращенцев-эльфов — даром, что в чем-то это соответствовало истине, серые поголовно бисексуальны — люди довольно быстро поверили и в черных колдунов-дворфов, и в людоедов-орков. Начало было положено, население роптало, заведения и магазины нелюдей начали обходить стороной.
И в день принятия Керзитом полномочий старейшины, в городе разверзся ад. Ошалевшие, одурманенные умело составленными пропагандистскими речами, обманутые тщательно распространяемыми сплетнями, простые люди Ан'гидеаля сами пошли убивать нелюдей и полукровок. Несколько дней тотального истребления отличающихся, чужаков, не таких и непонятных. Нет, были и те, кого всеобщее безумие не затронуло и кто не вышел с кухонным ножом против пятидесятилетней девочки-эльфы, были даже такие, кто не побоялся пойти против сородичей, кто пытался защищать детей нелюдей, но их растоптали и зарезали, как предателей родины.
За неделю Ан'гидеаль освободился от представителей нелюдских рас. Не осталось ни одного. Люди убрали трупы с улиц, выкинули за городскую стену тонны окровавленного снега, разграбили жилища и лавки нелюдей, и спокойно вернулись к обычной жизни — разве что еще пару месяцев вечером в пивной или корчме, за кружечкой доброго эля, жители похвалялись друг перед другом не забитыми варгами, подстреленными горными оленями, и выловленными огромными нелериями, а количеством убитых нелюдей, с удовольствием упоминая, как разлетелся под ударом мясницкого топора череп четырехлетнего орчонка.
— Если не хочешь говорить, где ты была и почему ты в таком плачевном состоянии — то и не надо, — слегка обиженно проговорила Альвариэ, поддерживая подругу. Лэрта только крепче вцепилась в левое плечо воительницы — она, может, и хотела бы рассказать, но просьба Серебряного «не распространяться», надежно подстрахованная заклинанием, и еще более надежно — честным словом самой Лэрты, не позволяла желанию осуществиться.
— Прости, Альва, я и правда не могу. Я дала слово молчать.
— Ну, если слово — тогда да, тогда серьезно. Эй, не падай! Ну, что мне, на руки тебя взять?
— Прости… Давай присядем на пять минут, я хоть немного передохну…
— Ты только что говорила, что нам надо торопиться, что полуэльфу угрожает смертельная опасность, и так далее, — хмыкнула северянка, усаживая обессилевшую целительницу на ступени какого-то крыльца. — Кстати, рассказать, в чем заключается опасность, ты тоже не можешь?
— Я помню, но… если я сейчас не посижу хотя бы пару минут, я просто не дойду. Буквально пару минут… Потом я расскажу, это можно рассказать, даже нужно…
Эльф умолк, взял со стола бокал, задумчиво покрутил его в пальцах. Лэрта неподвижно замерла в своем кресле, пораженная не столько даже самим рассказом, сколько тоном, которым Серебряный вел повествование. В этом тоне не было явно привычной ему ненависти к людям, не было злости, не было даже обиды — только глухая тоска и застарелая, но не ослабевшая с годами боль.
— В человеческом Ан'гидеале всегда было много не-людей, — наконец нарушил он затянувшуюся паузу. — Немало орков, и даже дворфов, но больше всего — эльфов. Нас тянет в человеческий Ан'гидеаль, нас зовут сюда сокрытые под уродливым и грязным людским обиталищем стены истинного Aen'giddealle. Люди там, наверху, не знают о сокровище, таящемся под их городом — и пусть не знают дальше.
Люди считали, что истребили всех, а кто выжил — бежал как можно дальше, и никогда больше не осквернит их город своим присутствием. Правда, вскорости они обнаружили, что с уничтожением нелюдей ничто не изменилось — вернее, ничто не изменилось в лучшую сторону. А вот в худшую…
Лучшее стрелковое оружие производили эльфы. Лучшие мечи ковали дворфы. Лучшими плотниками по праву считались орки. Жены, дочери, и сестры горожан в одночасье лишились воистину волшебных кованых украшений, что изготавливали в изобилии мастера-кузнецы, и легких переливчатых тканей эльфийской работы. Не стало нескольких винных лавок, где всегда можно было за приемлемые деньги приобрести бутылочку драгоценного напитка, привезенного из теплых виноградников Вестанханны, или бочонок доброго дворфского эля, в варке которого подгорные умельцы поднаторели куда лучше людей. Больше всего пострадала Гильдия охотников, больше трети членов которой были эльфами, орками, и полукровками. На Керзита перестали смотреть как на освободителя, он лишился большей части поддержки, но большинство его бригад по-прежнему верны своему вождю. Травля не-людей продолжается до сих пор, хотя уже не в тех масштабах и не так открыто. Врагом же номер один для Керзита и бригад остаются жители Aen'giddealle во главе с эльфом по имени…
— Серебряный? — предположила Лэрта. Эльф насмешливо хмыкнул, но опровергать догадку девушки не стал.
— Да, именно. Так вот, люди считают, что истребили или изгнали всех. Люди ошибаются. Многие, очень многие нашли спасение в стенах Aen'giddealle. Древний город сам спасал нас от неистовствующей толпы, почуявшей запах крови. Мы проваливались сквозь полы, падали в канализационные канавы, кого-то сбросили в колодец — а магия города переносила нас сюда. Нас было сто двадцать шесть, как вы выражаетесь, душ — трое дворфов, восемь орков, двадцать три эльфа, остальные — полукровки. Мы долго зализывали раны и приходили в себя, только через три месяца после Кровавой седмицы впервые встал вопрос: что дальше? Молодежь хотела мстить. Те, кто постарше, согласен был на пусть жалкое, но спокойное и относительно безопасное существование в руинах Aen'giddealle. Молодежи было больше, молодежь была активнее и настойчивее. Мы не уследили — и в одну из летних ночей двое эльфов и орк вывели семнадцать полукровок обеих рас против бригады Керзита. Обратно вернулись почти все, бригады не стало. Этот пример пуще прежнего воодушевил молодых, на нас стали смотреть презрительно, чуть ли не в глаза обвиняя в трусости. Вылазки стали чаще и рискованнее. И однажды случился совершенно
