— Не «зачем», а «почему». Потому что вы в помощи нуждаетесь, а мы в силах ее оказать. Мы ничего у вас взамен не просим, кроме приюта на то время, на которое нам придется здесь задержаться, — как можно холоднее сказала Арна. — Это первое. Второе — если вы расскажете нам, что здесь происходит, тогда и я смогу сказать, чем мы можем помочь. А пока что я даже не знаю, какого рода помощь вам требуется.
Змей помолчал, потом хлебнул еще самогона.
— Что ж, ладно. Слушайте. Никакого секрета в этом нет, так почему бы не поговорить? Еще три месяца назад все эти земли, принадлежащие графу Сайлери, вы бы не узнали. Цветущие сады, родящие поля, богатые дичью леса, чистые реки и зажиточные деревни… Райский край. Здесь хорошо родит земля, а в лесах и реках полно дичи и рыбы. Здесь давно не знали голода. Я покинул родные края двенадцать лет назад, едва мне минуло пятнадцать лет — хотел повидать мир, найти приключений, прославиться… в общем, всего того, чего может хотеть молодой и честолюбивый дворянин, по рождению вынужденный прозябать в пусть и богатой, но глуши. Да, не удивляйтесь так — мне всего двадцать семь лет, и мое настоящее имя звучит как Эстис де Карнэ, граф Сайлери.
Пространствовав два года, я остановился в Мидиграде. Я уже тогда неплохо владел мечом, да и мозги работали, как надо — я без труда вступил в Гильдию наемников, через пять лет дослужился до серебряного медальона, и не имел ни малейшего желания останавливаться на достигнутом. Но два месяца назад мне пришло письмо от отца — мы с ним поддерживали связь уже несколько лет, да и бывал я здесь — еще шесть лет назад привез сюда жену рожать, а ей тут так понравилось, что она не захотела возвращаться в шумный и людный Мидиград. В письме отец просил меня как можно скорее прибыть в родной замок, и желательно — с сотенным отрядом хороших воинов, которых он, разумеется, готов оплатить. Отец никогда и никого не просил о помощи, он был слишком гордым человеком — а тут такое. Я встревожился, быстро поднял на коней один знакомый отряд наемников в сотню человек, и помчался сюда. Увы, дорога заняла слишком много времени. Когда мы прибыли, я нашел наш замок — захваченным, отца — повешенным на воротах, и первую встреченную мной по пути от Мидиграда деревню — сожженной дотла. Это было полтора месяца назад.
Я оставил отряд у замка, уже готовый штурмовать его, а сам помчался в ближайшую деревню — узнавать, что здесь происходит. Увы, на месте этой деревни я вновь нашел только пепелище — ее жители слишком усердно сражались за своего господина, то есть моего отца. Его любили все — слуги, крестьяне, соседи… его нельзя было не любить.
Я поскакал дальше. Следующая деревня встретила меня частоколом, и долгим допросом под прицелом арбалетов, пока не пришел староста деревни, узнавший меня. Он-то и рассказал мне о появлении Птицы.
Он пришел с юго-запада, со стороны Хайклифа. Высокий, тощий человек, похожий на париасца, но говорящий на имперском безо всякого акцента, да и бледный слишком для уроженца южных земель. Человек без имени и титула, носящий прозвище Птица, требующий, чтобы его звали лордом. Человек со стальными птичьими крыльями на шлеме. Великолепный воин, командир, и маг. Он пришел всего с горсткой бойцов, попросил у отца приюта — разумеется, он его получил. Птицу и его спутников накормили, выделили им комнаты, предложили собрать припасов в дорогу — он рассмеялся в ответ на щедрость моего отца, и сделал ответное предложение — передать всю власть в этих землях Птице, отдать фамильный меч и печать, и освободить замок для Птицы и его людей, оставив только слуг. Ах, да, еще он потребовал, чтобы последним приказом мой отец велел всем красивым девушкам от четырнадцати до восемнадцати лет явиться в замок для ублажения Птицы и его помощников.
Разумеется, возмущенный отец ему отказал. Тогда Птица убил его — отец был прекрасным фехтовальщиком, но годы сказались на его здоровье, а долгая мирная жизнь — на навыках, кроме того, клинок его противника был отравлен. Умирающего, его повесили над воротами на корм воронам.
Меч, перстень, и печати Птица взял сам, всех верных отцу людей жестоко убили, или запугали до такого состояния, что те дышать без приказа боялись. Девушек в замок привели силой. Их крики долетали до самой деревни — мужики не выдержали, и пошли в замок с вилами и ножами. Через несколько часов деревню сожгли, спастись удалось двадцати людям из почти сотни.
В течение нескольких дней Птица и его люди разорили и сожгли еще три деревни. Те немногие их жители, которым удалось уцелеть, бежали в оставшиеся две, в одной из которых сейчас находитесь вы, а во вторую и прибыл я.
Выслушав все это, я сперва пытался не поверить — такого не могло произойти! Но мертвое тело моего отца на воротах уже моего замка, захваченного Птицей, и пепелища на местах деревень, мимо которых я проезжал, ясно говорили — это есть. Это случилось, хотя и не могло случиться.
Я чувствовал, что что-то не сходится, но никак не мог понять, что именно. И только когда староста деревни спросил, что привело меня в родные края, я понял — отец не мог написать то письмо, потому что тогда, когда оно было написано, его уже не было в живых! Письмо идет до Мидиграда две недели. Я со своим отрядом мчался сюда, меняя лошадей, по шестнадцать часов в сутки, мы добрались еще за две недели, и было это полтора месяца назад — к тому моменту эти земли были уже месяц как захвачены, и отец был мертв. Стало ясно, что письмо написал Птица — и я задался вопросом, зачем ему тут понадобился сын убитого им графа, да еще и с сотенным отрядом отборных воинов.
В любом случае, приведенный мною отряд до сих пор оставался под стенами замка, и я покинул деревню, даже не увидев находившихся там жену и дочь. Вернувшись к замку, я с ужасом увидел, что отряда нет.
Видимо, меня заметили и узнали со стены. Ворота открыли, и опустили мост через ров — я еще подумал, что Птица, похоже, зачем-то всерьез подготовил замок к осаде, ведь когда я был здесь в последний раз, никаких рва и моста и в помине не было. Сейчас вы можете счесть меня дураком, я и сам был о себе именно такого мнения. Но тогда я, не помня себя от переполняющих меня гнева и боли утраты, погнал коня прямо в замок, не думая о том, что может меня там ждать.
А ждал меня там Птица собственной персоной. И мой отряд, уже присягнувший на верность ему, и его господину. Тогда-то я и понял, что Птица — маг. Правда, он очень странный маг — единственное, на что он способен, это подчинять себе людей. Те, кто на протяжении всей своей жизни были искренне преданы моему отцу — например, наш управляющий — теперь смотрели на этого подлого захватчика с немым обожанием, и готовы были ради него принять даже самую мучительную смерть.
Птица сам вышел ко мне. И предложил добровольно принять сторону его господина в грядущей великой войне с Империей и всем миром, которая обязательно завершится полной победой этого самого господина.
Я не знаю, почему я оказался невосприимчив к этой его магии. Не знаю, как мне удалось выжить, когда на меня бросились все, кто только мог. Я не помню, как выбрался на замковую стену, как бросился в ров с водой, как под градом стрел переплыл его, как потом бежал прочь от осиного гнезда, в которое превратился мой родной дом…
Пришел в себя я уже в деревне. Меня нашли в полумиле от нее, ночью, я был в бреду, и пытался куда-то ползти… Но ранен не был. Вот только ночь та выдалась холодная, а я был весь мокрый после вынужденного купания во рву. Еще три дня провалялся в постели с лихорадкой, а потом, только встав на ноги, начал собирать людей.
В течение недели мы создавали видимость активных действий в той деревне, на самом же деле тайно ночами укрепляли эту, которой предстояло стать нашим оплотом. А когда мы почти закончили, в последнюю ночь перед тем, как нам оставалось только переправить сюда женщин, детей, и стариков, а самим дать бой людям Птицы, нас предали. Эран, человек, которого я считал другом, и которого сегодня приказал повестить, ночью открыл ворота, и впустил врагов в деревню.
Больше половины населения вырезали. Остальным удалось уйти, они успели покинуть деревню, когда запылали первые дома. Увы, мои жена и дочь в число уцелевших не вошли… Их истерзанные тела привязали к лошадям, и пригнали к частоколу этой деревни. Когда я их увидел, я в первый момент подумал, что сейчас сойду с ума от горя. А в следующую секунду как отрезало — я равнодушно смотрел на тело любимой, изрезанное, изнасилованное, на растерзанную шестилетнюю дочку — и ощущал только холод и пустоту. Над их могилой я поклялся кровью, что не умру, пока не уничтожу Птицу.
С тех пор прошел месяц. Я не знаю, почему, но нас почти оставили в покое — раза четыре Птица
