– Выпей, Миша, это лекарство…
– Потом… – Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.
В прихожей снова раздался призывный звонок. Коте-нев приоткрыл один глаз:
– Опять этот идиот? Не открывай, – удержал он жену.
Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.
– Я открою? – запахивая полы длинного халата, тихо спросила Лида. – А ты выпей валокордин. Слышишь?
– Слышу, – страдальчески откликнулся Михаил Павлович.
Лида побежала открывать. Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и, брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.
Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается со стоявшим по ту сторону двери слесарем. В том, что это именно он, Михаил Павлович нисколько не сомневался. Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка, налил полную рюмку. Услышав тяжелые шаги, он недоуменно оглянулся.
– Что такое?
На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.
– Что такое? – сердито переспросил Михаил Павлович.
– К нам с обыском пришли, – непослушными губами едва вымолвила Лида…
Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе – уютный, маленький зал, тихая музыка.
Когда Михаил Павлович вошел, Лушин уже был там – перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:
– Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?
– Лишнее, – чуть поморщился Котенев. – Где Рафаил?
– Сейчас будет, – подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин.
Помолчали. Михаил Павлович закурил и сосредоточенно рассматривал ногти на руках, а Лушин усердно ел, тяжело ворочая челюстями.
– У меня это с детства, – с набитым ртом пояснил он, – как нервничаю, так обязательно жрать тянет. А вот и Рафик!
Хомчик запер за собой дверь и поздоровался за руку сначала с Котеневым, а потом с Лушиным.
– Не опоздал?
– Задерживаешься, Рафаил, – наливая ему в рюмку коньяк, буркнул Александр Петрович.
– Нет, я не стану пить, – отказался Хомчик, – тороплюсь.
– Успеешь, дело важнее, – веско сказал Котенев. – Садись, потолкуем. Мы вынуждены собраться по весьма неприятному поводу…
– Ты прямо как городничий у Гоголя, – потирая руки, заметил Александр Петрович.
– Веселиться нечего, – глядя ему в глаза, ответил Котенев. – Ко мне вчера приходили с обыском.
Прикуривавший Лушин уронил горящую спичку на ковер. Хомчик слегка вздрогнул и задеревенел.
– Что за дурацкие шутки? – тяжело отдуваясь, наконец смог выдавить из себя Лушин.
– Какие шутки, Саша? – У Котенева скорбно опустились уголки губ. – Я вполне серьезно. Что молчишь, Рафаил? Хоть бы поинтересовался, кто у меня был, что взяли.
Хомчик медленно повернул к Михаилу Петровичу бледное до синевы лицо и дернул плечом:
– Бог мой! Какое теперь имеет значение, кто был и что взяли? Какое, если они уже были!
Михаил Павлович откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на подельников. Хомчик не боец, это давно ясно – жаден, хитер, изворотлив, ко может спасовать в сложной ситуации. Лушин? Бегемот он и есть бегемот – туповат, агрессивен, готов идти напролом, не считаясь с потерями. Деловая хватка у него есть, имеется опыт подпольной коммерции, лихо может договориться и втянуть в свои дела директора какого-нибудь государственного предприятия, за хорошую взятку заставив того списать, к примеру, дефицитные трубы, а на самом деле продать их за «живые» деньги. Потом Лушин поменяет трубы на джинсовую ткань, ткань на персональный компьютер, компьютер на кирпич и в итоге получит крайне необходимое их фирме, так и не приложив рук ни к трубам, ни к ткани, ни к кирпичу.
Все это хорошо, когда все хорошо, а вот как будет сейчас, когда случилась неприятность? Заглотивший их со всеми потрохами любезный Куров – просто джентльмен. Хотя… Куров – это мысль!
– Что делать? – переспросил Котенев после паузы. – Наложим в штаны и поедем домой стирать бельишко.
– Не дури, Михаил. – Глаза у Лушина покраснели и недобро сузились. – Может, ты нас с потрохами им уже выдал или на хвосте за собой приволок, а? – Его толстые, похожие на сосиски пальцы, шевельнулись, сминая клетчатую скатерть, покрывавшую стол. – Отвечай, чего молчишь?
– Перестань, – взвизгнул Хомчик. – Все слишком серьезно! Хотите передраться?
– Вот именно, – желчно усмехнулся Котенев, – это было бы, как нельзя кстати. Хочу вам еще сообщить,
