осторожно начал разгребать вокруг нее неподатливую землю. Антон перевернулся на спину и стал смотреть в небо, стараясь не думать о притаившейся в непаханой земле смерти.
— Наша, — шепнул разведчик. — Свои, видно, для других приберегли. Вы это, отползайте назад, когда мина.
— Ладно, поторапливаться надо, — проворчал Семенов. — Светает скоро, а мы тут как на ладони.
— Успеем, — успокоил Петька. — Они больше у леса натыкали. А там мы заранее все расчистили.
Еще четырежды приходилось пережидать, пока разминировали дорогу. Одну мину обезвредил мальчик, вновь сменивший напарника. На счастье, эта мина оказалась последней.
Выползли к полотну грунтовой дороги, идущей вдоль поля со стороны городка, и долго лежали, прислушиваясь. От складов снова застрочил пулемет, вспыхнул прожектор, жадно шаря по полю. Засветились в его луче кости коровьего скелета, и луч тут же уполз в сторону, словно испугавшись и не желая лизать своим голубым дымящимся языком белые голые ребра.
— За дорогой овражек, потом хибары, — приблизив голову к Антону, шептал молодой разведчик. — Петька тут каждый закоулок знает. Двигайте за ним, я останусь. Не задерживайтесь, вам до света возвернуться надо.
Молча пожав ему на прощание руку, Семенов и Волков, пригибаясь, перебежали через полотно дороги и спустились в неглубокий овражек.
Мальчик уверенно повел их по его дну, усеянному камнями. Через несколько минут выбрались на противоположный склон, нырнули в темень между покосившимися заборами. В нос ударили запахи отбросов, далеко вокруг распространявших зловоние.
— Немцы сюда не суются, — на ходу пояснил Петька, — не любят запаха. Дерьмо заставляют свозить со всего города, уборные чистить.
Перелезли через плетень, проскочили чьим-то двором, снова перелезли через плетень и оказались на узкой улочке, тесно застроенной низкими домишками. В окнах — ни огонька.
— Живей, живей, — подгонял мальчик.
Дошли до перекрестка, свернули в переулок, потом в другой. Снова запутанные дворы, деревянные будочки туалетов, сарайчики, изгороди. Как в этом лабиринте Петя находил дорогу, да еще в темноте, оставалось загадкой — наверное, действительно бывал здесь не раз и мог пройти с завязанными глазами.
Наконец остановились у одного из домов; мальчик постучал в темное окно. Бледным пятном мелькнуло за стеклом чье-то лицо и исчезло, звякнула щеколда, открылась дверь.
— Кто тут? — спросил женский голос.
— Дядьки Осипа племянник, — ответил мальчик. — Мать гороху просила.
— Сами на овсе сидим, если не побрезгуете, поделимся… Проходите.
Вошли в темные сени. Хлопнула, закрываясь, дверь, открылась другая, ведущая в освещенную коптилкой комнату с завешенными окнами. Петро смело шагнул за порог и поздоровался с сидевшим у стола мужчиной.
— Здрасьте, дядя Осип.
Антон огляделся. Убогая обстановка, давно не беленная печь, около которой встала средних лет женщина в цветастом застиранном переднике, приоткрытая дверь в соседнюю комнату с железной кроватью под лоскутным одеялом. За столом — мужчина с бородкой. Гладко зачесанные назад волосы, худощавый, на вид — лет пятьдесят. Одет просто: поношенная пара и темная рубаха.
— Ждем, — мужчина встал, поздоровался, подав крепкую шершавую ладонь, похожую на наждачную бумагу. Заметив удивление на лицах гостей, пояснил, улыбнувшись: — С малых лет осталось, когда красильщиком работал, ладошки кислотой пожег. Располагайтесь. Это жена моя, Елизавета Петровна, а я Осип Герасимович.
Петька подошел к чекистам, по-взрослому подал руку и, пожелав удачи, ушел. Волков заметил, как, провожая его, хозяйка почти силком втиснула в карман мальчика какой-то сверточек — хлеб, наверное.
— Вот тут и поживете, — шире раскрыл дверь во вторую комнату хозяин, показывая на кровать и топчан. — Автоматики ваши лучше припрятать от греха. Окно в сад, за забором овраги, утречком осмотритесь. Есть у нас чердак, с него замок хорошо видно.
— Это дело, — одобрил Семенов, вешая на гвоздь ватник. — Как с документами?
— Есть для вас два аусвайса настоящие, — Осип Герасимович подал им серо-зеленоватые книжицы с орлом и свастикой на обложках. — Город знаете?
— Только по планам, — не стал скрывать Антон.
— Ну, поправимое дело, — улыбнулся хозяин. — По одному выведу и покажу все проходные дворы. Немеж не Минск, освоитесь быстро, но зря на улицах мелькать не стоит. Курите? Тогда пожалуйста, я сам курящий. Если что надо передать на маячок, то в первое время лучше через меня, или Лизавета сходит.
— Ясно, — Семенов сел на кровать и начал стягивать с ног сапоги. — Как соседи ваши, любопытные?
— «Таракановка», — усмехнулся Осип. — Так поселочек наш прозвали. Всякие люди живут, но в основном хорошие. Думаю, неприятностей не предвидится — люд бедный, при панах голодовал, перебивались случайными заработками, извозом занимались, а теперь почитай одни старухи. Немцы и полицаи навещают нас редко, не нравится им соседство с выгребными ямами, а мы не жалуемся. Так что отдохните пока, а потом покалякаем.
— Второй выход есть? — устраиваясь на топчане, спросил Антон.
— По чердаку можно пройти на сеновал, а оттуда спрыгнуть на соседнюю улицу. Покойной ночи.
Хозяин вышел, без стука притворив дверь. Лежа, Волков полистал аусвайс на имя Станислава Бранкевича, сорока лет, уроженца города Минска, поляка по национальности, коммерсанта. Утром надо начинать работу. Хотя начали ее уже давно, еще до вылета сюда.
Осип Герасимович ему понравился — не суетливый, обстоятельный, чем-то похож на школьного учителя. Колесов, помнится, говорил, что это самая надежная явка, долго находившаяся на консервации. Поглядим.
Задув коптилку, он долго лежал в темноте. Притихли за стеной хозяева, тихо дышал задремавший Семенов, и Антон боялся потревожить его неосторожным движением или скрипом топчана — Павел Романович спал очень чутко.
Вот они и в Немеже. Совсем рядом, буквалыо в каком-то километре от них, спят в своих постелях оберфюрер Бергер и фон Бютцов, где-то тут высится мрачной громадой тюрьма СД, в которой сидели в камерах смертников переводчик Сушков, работавший у немцев по заданию партизан, и Семен Слобода, здесь должна быть разгадана тайна его побега со станции и окончательно решен вопрос об обвинении в измене командующего фронтом…
«Ну что ж, начнем путь по дороге, на которой не осталось следов», — подумал Волков, закрывая глаза.
К парикмахерской, где работала Нина, Антон пришел во второй половине дня. Побродив по улицам, убедился, что за ним никто не увязался, и пару раз прогулялся мимо парикмахерской, выжидая, пока ее покинет сидевший в кресле клиент.
Нину он узнал по описаниям Колесова и Осипа — высокая, чернявая, с тонкими чертами лица, она, наверное, нравилась многим мужчинам. Кресло, которое она обслуживала, стояло у окна, и, проходя мимо, Антон мог слышать, как Нина смеялась в ответ на незамысловатые комплименты клиента — пожилого усача с красным лицом. Завтра приходить сюда не имело смысла — через день парикмахерша работала на немецком аэродроме.
Дождавшись, пока усач расплатится и уйдет, Волков вошел в парикмахерскую. В тесной прихожей никого, в маленьком зале стояло два кресла — оба свободны. Нина заметала волосы с пола, второго мастера не было — сегодня его очередь брить немецких асов.
Усевшись в кресло, Антон посмотрел на себя в большое чуть зеленоватое зеркало. Ничего, правда, плохо выбрит, может, как раз и побриться?
