– Ну, вот так. Говорю тебе, я – свинья ужасная. Мне так было удобно думать. Всегда же нужен кто-то еще, чтобы быть виноватым. Она сказала, что я пожалею? Ну, так я пожалел. В ту ночь к Данилову жена вернулась с дачи. Ей стало плохо, она попросила соседа, и он ее привез. Пришлось мне уезжать. И главное, ведь думал я о том, чтобы заказать такси. Но подумал, что у Данилова двор стремный, могут машину угнать. Или не угнать, так повредить. Поцарапать или попытаться что-то украсть, стекло выбить. Но главным образом подумал, что потом обратно тащиться, машину забирать, время терять…
– В общем, поехал. Пьяный! – Я написала, а сама сидела и вспоминала тот день. Честно говоря, память практически ничего не выдавала. Для меня это был еще один обычный день с еще одной обычной ссорой. Алексей всегда был такой, капризный, немного эгоистичный – машину у него было действительно не выбить. И болтал всегда какую-то чушь, чтобы от меня отболтаться. Ну и что? Кто так не делает?
– Не то чтобы пьяный, я был почти никакой. Правда, сам я считал себя совершенно в норме. Конечно, боялся. ГИБДД боялся, что придется откупаться. Сейчас это дорого. В общем, ехал я, как мне казалось, аккуратно. Но никого же и не было, время-то уже около двух ночи. Садовое кольцо вообще пустое. Я несся не помню с какой скоростью. Музыка играла. Какая же песня?
– Да какая разница! – злилась я.
– Я помнил. А, вот. Джерри Холливел, It’s raining man. Я еще на www.youtube.com потом видел переделку, называется «Мужицкий дождь». Не слышала?
– Слышала. Мне ее подруга скачала. – Это была не подруга. Это был сам Алексей, он тогда очень повеселился, эта песня была переведена на русский язык, причем крайне близко к тексту, и оказалась ужасно смешной и пошлой. Как раз как он любит. Мужики вообще любят всякие глупые пошлые приколы. Правда, перевод песни был реально смешной.
– Ну вот, она и играла. Не переделка, конечно. Оригинал. А я летел. Знаешь, как это бывает. Когда ты выпил, музыка громкая, ты на скорости. Класс. Просто кайф. И откуда ОН взялся – я понятия не имею. Кажется, он медленно шел через Садовое кольцо. Я, кажется, помню его – серая мешковатая фигура, странная. Как привидение, но только я не понял, как он оказался именно передо мной. Кажется, он шел по другой стороне. Или он шел все-таки быстрее, чем я думал.
– Что значит «кажется»?
– Да не помню я ничего точно. Только удар. Слушай, как жутко даже сейчас вспоминать. Я помню удар. Сильный такой, конкретный. И еще звук. Это он упал, наверное. А я не сразу затормозил. Еще метров сто пролетел. Реакция-то была ни к черту, я же пьяный был. Выхожу, дорога пустая. Там – он. Не шевелится.
– Кошмар.
– Нет. Это не самый кошмар. Да, конечно, это ужас, но ведь он сам, скорее всего, был пьян. Кто же на пустой дороге идет прямо под колеса. Впрочем, может. Я несся быстро. И ни на что не смотрел особо. Но самый кошмар начался после этого. Я, конечно, сразу протрезвел. У меня как-то все отнялось, ноги стали ватными… Я сел на асфальт, прямо у машины, и как-то завис. Мысли побежали как сумасшедшие. Что теперь меня посадят в тюрьму. Потому что там же ограничение скорости 60, а у меня никакого тормозного пути. Я его ведь и не видел. И глаза Машки передо мной: «Ты пожалеешь». Тут я вспомнил, что я сильно пьян и что в этом случае посадят в любом случае. В общем, я кое-как встал, стараясь не смотреть ТУДА, залез в машину и уехал.
– А тот, он был жив?
– Я не знаю. Не думаю. Он лежал без единого звука, без движения. Такой серый куль на асфальте. Как собаки или кошки на дорогах лежат, и сразу понятно, что они мертвые. Наверное, какой-то пьяный бомж. Кому еще там оказаться в это время?
– И что дальше?
– А вот дальше и начался кошмар. То есть, Эсмеральда, ты меня пойми правильно. Конечно, то, что случилось, – ужасно. Но в тот момент я как-то еще не осознал этого. Вот когда ты по телевизору смотришь в каком-то дорожном патруле, как кого-то сбили, ты сразу говоришь – какой подлец. Как же так, сбил человека? Куда он смотрел? Кто его пьяного за руль посадил? А тут-то ты сам, лично, и все принимает другой оборот. Все становится очень субъективным. Ты же действительно не хотел. Ты не специально. И он сам шел, качался, пьяный. Не смотрел на дорогу. И, главное, сделать-то уже ничего нельзя. Ты уже в капкане. Уже не отмотаешь назад, не изменишь ничего. Вот ты жил – и вот все кончилось. Вот ты обмывал контракт, хотел помириться с женой, хотел, может, с ней ребенка родить, квартиру купить в кредит. И все – тебе в тюрьму, на несколько лет как минимум. И что будет дальше – только мрак. И жены не будет, и ребенка, и ничего. Кончено.
– Разве это так? Может, все бы и не так сложилось. Может, жена бы от тебя никуда не делась.
– Машка-то? Не знаю. Может быть. Машка бы простила, наверное. Принялась бы меня же и утешать. Только в тот момент мне казалось, что все будет кончено. И потом – ты же помнишь это ее «ты пожалеешь». А я и пожалел, тут же. Вот я и уехал. Думал, что так будет лучше. Для меня, естественно. Думал, что раз уж я ничего не могу сделать – зачем же буду сам себе жизнь портить?
– А вдруг он был жив? Тот, бомж.
– Я хотел вызвать «Скорую». Честно, мне же тут незачем врать. Я заехал в какой-то двор, думал, оставлю там машину, дойду до телефона-автомата и заявлю об угоне машины. Ну, чтобы получилось, что это не я за рулем был, когда… случился инцидент.
– Умно.
– Да уж. Только во двор за мной въехала иномарка. BMW, вся сияющая, как из салона. А там сидели ребята, мощные, с удостоверениями. Сказали, что я поступил нехорошо и неправильно, уехав с места происшествия. И что они выполняют свой гражданский долг, задерживая меня.
– Что?! – Я изумилась. Ничего такого я вообще не ожидала.
– Да, вот так. У них оказался видеорегистратор, они, оказывается, в тот самый момент ехали по другой стороне кольца. Вот и засняли в лучшем виде, как я… как моя машина… в общем, ты поняла.
– Я поняла. Но… ты же говорил, что ты так и не попал в полицию.
– Не попал, – согласился он. – Только ты, Эсмеральда, забываешь, что в нашем мире все продается и все покупается. Только иногда очень дорого.
– Что ты имеешь в виду?
– А то и имею. Что те ребята, сами вроде как из полиции или около того, пообещали все закрыть и стереть, но только за определенное вознаграждение, вполне, кстати, сопоставимое с ипотекой на квартиру.
– Вот сволочи!
– Нет. Сволочь тут только одна – это я. Мне бы лучше пойти, мужику этому «Скорую» вызвать, а заодно и ментов. Ну, посадили бы меня. Да и черт с ним. Все равно живу как в аду. А я стал откупаться. И влип по полной. До утра с ними таскался, где-то они мне по-быстрому машину починили. Деньги снял с карт, все, что были, да еще и в долг влез. Потом еще полгода откупался. Чтобы дело не завели, чтобы не проводили расследования, чтобы меня не пришили к делу. Ну, главным образом за видеорегистратор, конечно. А сейчас думаю – зачем? Если Машка от меня все равно ушла. А я с тех пор сам себе омерзителен. Вот и скажи мне, SistemError, как, можно меня понять и простить? Скажи мне, что я хороший человек, которому просто не повезло. А? Чего молчишь?
– Я не знаю, что сказать.
– Ну что ж…
– Я бы не хотела оказаться на твоем месте, – напечатала я через пару минут.
Вся эта «страшная тайна» потрясла меня. Как можно было жить с человеком рядом и совершенно ничего о нем не знать! Да еще при этом быть уверенной, что мы с ним близки, что мы доверяем друг другу? Что мы вместе. Не было никаких «нас». Была только я и какой-то странный костюм, с которым я жила, думая, что это – большая любовь. Настоящая. Что такое настоящая любовь? Покажите мне тех двух людей,
