только что залепила мне пощечину.
– Ты меня ударил, – вылупилась я. Никто и никогда не бил меня по лицу.
– Дура, я пытаюсь привести тебя в чувство.
– Эдисона никто никогда не приведет в чувство.
– Ты хочешь, чтобы меня посадили? Ты этого хочешь, моя женушка?!
– Нет. – Я и правда не хотела. На место ужаса потихоньку вползала пустота.
– Эдисон утонул. Но я тут ни при чем. Это был несчастный случай. Ты поняла?
– Да. Несчастный, – как обезьяна, повторяла я.
По правую руку мимо нас текли роскошные и невероятно эстетичные особняки, но Лекс не давал мне возможности осмотреться. Он тащил меня и тащил вперед, тащил даже тогда, когда я со слезами просила остановиться.
– Ты же под винтом. Вообще не должна уставать, детка. Пошли, нам надо уйти как можно дальше.
– А куда мы идем? Мы же собирались ночевать у... – Мы собирались ночевать у Эдисона.
– Да уж. Хорошо, что никто не знает, что мы с ним виделись.
Действительно, никто. Я вспомнила, как утром мы вышли из дома, пошлялись по городу и на Невском подобрали совершенно никакого Эдисона, подпиравшего колонну собора Казанской Божьей Матери. Он спал, у него в кармане грелся пузырь с винтом. А у нас было немного денег и остатки травы. Мы совместили наши ресурсы и пошли в маленькое питерское кафе подкрепить общие силы. А потом мы угостили Эдисона нашей травой и пошли гулять.
– А в «Молоке»?
– А кто будет спрашивать в «Молоке»? И вообще, о чем ты?
– О «Молоке». – Это был клуб, около которого мы тусовались чуть ли не весь вечер. Там-то нас кто только не видел. Но никто не смог бы точно сказать, вместе мы или так, косяк забили и разбежались.
– Ты хоть знаешь, кто такой Эдисон?
– Ну...
– Эдисон – парень, живущий по вписке у Барышни. А там живут все, кому не лень.
– И что? – мои мозги отказывались мне служить.
Была глубокая ночь, холодная, несмотря на плюс три. Мы дошлепали до Марсова поля и зависли у полыхающего газового огня. Он горел в честь не то партизан, не то пионеров-революционеров. А может, в память о баррикаде. Но горел он очень в тему, согревая своим не офлажкованным милицией и прочими людьми в форме огнем бомжей и наркоманов вроде нас. Тех, кто не нашел, куда вписаться на ночь. Но в эту ночь тут никого, кроме нас, не оказалось.
– Кто он такой? Откуда? Что написано в его несуществующем паспорте? А?
– Он из Волгограда.
– Может, и так. Это он так говорил. А может, он из Сыктывкара. Или Ашхабада.
– Почему нет? – вяло согласилась я.
– И кто его тут станет искать?
– Барышня.
– Да Барышня круглыми сутками только эфедрин ищет. И вряд ли она сама знает, кто такой Эдисон. Так что расслабься. Его, скорее всего, никто и никогда не хватится.
– Но его же найдут!
– И что? Найдут весной очередного утопленника.
– Их называют подснежниками, – некстати вспомнила я какую-то дурную передачку какого-то патруля.
– Дура. Его даже не опознают к тому времени.
– И что? Все? Мы можем его забыть?
– Именно. И не просто можем, а должны. Мы же молодожены. Мы будем наслаждаться семейным счастьем. А сейчас тебе надо успокоиться. У тебя небось отходняк.
Точно. То, что я чувствовала, иначе, как отходняк, не назовешь. Причем вовсе не от винта. Не только от винта, первого в моей жизни укола, после которого я навсегда перестала переносить вид питерских рек и мостов, стараясь избегать взглядом плещущуюся там, внизу, воду. Мои мозги пытались найти ответ на вопросы: как я оказалась здесь, на этом Марсовом поле, с этим мужчиной? Как и когда исчезла с лица земли девочка Алиса Новацкая, которую любили папа с мамой и не очень любил братец Павлик? Откуда взялась эта Элис, которая греется около странного заброшенного газового костра неподалеку от пресловутого Зимнего дворца и курит анашу вместе с мужем, убийцей и наркоманом по кличке Лекс? Элис, которая, скорее всего, беременна? И которая все время крутит в голове различные «если».
Если бы я не захотела вместе с ними колоться...
Если бы я не увидела этих проклятых ступенек к портику...
Если бы я не потеряла Артема...
Нет, только не это. Если я стану думать об этом «если», то сойду с ума. Нет. Не было в моей жизни никогда никакого Артема. И меня не было. Всегда есть и будет только Элис. И никаких «если». Все они остаются здесь, на этих листках, похожих на абсурдное школьное сочинение. А больше нигде.
Из разговора с психоаналитиком
– Скажите, а почему вы решили, что сможете ей помочь?
– А что, не смогу?
– Я не могу ничего гарантировать, поскольку не имею возможности даже увидеть пациента. Вполне вероятно, вы просто выбросите деньги на ветер, – флегматично бросил ему в лицо лысоватый пятидесятилетний мужчина в белом халате.
– Доктор, это моя жена!
– Да уж. Любовь зла. А других записей вы не находили? – потер лоб в задумчивости врач.
– Нет. Я и эти листы, в общем-то, не находил. Они сами мне в руки попались.
– А кстати, расскажите об этом. Ведь информация на них довольно личная. Вряд ли она их оставила на виду.
– Не на виду. Она не очень-то аккуратна, понимаете, – с видимым напряжением выдавал семейные тайны румяный и толстощекий молодой человек. Он был явно взволнован.
– Наркоманы не умеют концентрироваться. Уборка, регулярные операции типа чистки зубов и ботинок для них так же сложны, как для вас, например, постройка дома своими руками.
– Мне кажется, доктор, что вы заранее ополчились против нее. Мы же пытаемся ей помочь. Она раньше была таким чудесным человеком. И сейчас – сейчас в ней еще осталось так много хорошего. Одно то, что она со мной!
– Не обольщайтесь. Не терзайте себя излишними надеждами, а то потом мне придется лечить еще и вас. Знаете, что делают иногда близкие, если понимают, что их жену, сестру, дочь, любимого не излечить?
– Что?
– Идут вслед за ними. И в итоге мы имеем двух наркоманов вместо одного.
– Нет, это не наш случай, – отрицательно замахал головой толстощекий. Он встал и подошел к окну. Его высокую фигуру серьезно портила какая-то женская стать. Большая круглая попа, рыхлые бедра. И этот невозможный румянец, неравномерно растекавшийся по его не слишком и без того красивому лицу, чуть только он начинал нервничать.
– Почему же не ваш? Откуда такая уверенность?
– Я ее вытащу.
– Это утопия.
– Если вы не возьметесь, я найду другого.
– Да уж, на свете есть масса шарлатанов, которые за деньги с удовольствием исцелят все, что угодно. Хоть прямо по фотографии.
– Поэтому я и обратился к вам. И мне вас очень хорошо рекомендовали, – многозначительно добавил он. – Как душевного человека.
– Спасибо, что не как душевнобольного.
– Зачем вы так?
