– Да поймите, я не имею права потворствовать вашим утопиям. Это непрофессионально, – горячился врач.
– Но я же не прошу ее лечить. Я просто прошу вас помочь мне понять, как она стала такой. Что с нею произошло. Это же вы можете.
– Это могу, – расслабившись, произнес лысый. По первому впечатлению он был добрым, хорошим человеком. Наверняка после работы его ждал теплый и уютный дом с кучей внуков и детей. И конечно, жена, чуть постаревшая, подернутая морщинами, но до сих пор красивая ухоженная женщина, ласково целующая по ночам его лысину. Жена, которая готовит ужин, а не та, что возвращается глубоко за полночь, заполняя маленькую комнатку запахом анаши.
– Вот и хорошо.
– Значится, что мы тут имеем? Описание смерти некоего Эдисона. Так как вы его обнаружили?
– Она оставляет на полках полный бардак.
– В шкафах?
– Да. В нашем шкафу. Кладет грязные вещи с чистыми. Детские со взрослыми и так далее.
– Ужасно, – поморщился врач.
– Я по природе довольно брезглив, но не хочу доставать ее замечаниями. Она и так мучается от этого всего. Я сам разбирался на полках. И там лежали несколько пакетов с какими-то ее вещами.
– А когда она приехала из Петербурга?
– С месяц назад.
– А когда вы поженились?
– Мы пока только подали заявление. – Это не было правдой, и молодой человек отвел глаза, заинтересовавшись рисунком на обоях.
– Понятно... – многозначительно протянул эскулап.
– Так вот, я разложил пакеты на полке, а из-под ее белья выпали листы.
– Эти? – ткнул пальцем в кучку тетрадных листочков в клеточку доктор.
– Ну да. Я машинально поднял и почитал начало. Я был так потрясен, я вообще не понял, о чем они.
– Но вы узнали почерк? Или просто предположили, что это писала она?
– Нет, я точно узнал ее почерк. Все-таки я ее уже очень давно знаю. Она и раньше любила иногда делать описания чего-то, особенно ей запомнившегося. Только устно. – Румянец залил уже практически все его лицо, он мечтательно задумался и уставился в окно. За окном зеленел просторный московский двор. Начало лета наполняло радостью все вокруг, но это лето было отравлено для него. Отравлено этими ее необъяснимыми прогулками. Она могла часами ходить по улицам, не говоря ни слова, не замечая, что он устало семенит рядом. Но потом она останавливалась и говорила: «Миша, езжай домой. Я хочу побыть одна» – и тогда он ехал в свою квартиру, смотрел на болтающий в пустоту телевизор и думал об одном. Каждый раз об одном. Вернется ли?
– Значит, это писала она. А как вы думаете, события не могут быть просто ею придуманы?
– Не знаю, – опустил голову он. Кто может что сказать точно про Алису Новацкую? Тем более что и раньше он ничего точно в отношении ее сказать не мог.
– Хорошо. Лекс – это реальный человек?
– Да. Это ее муж.
– Муж? – удивленно приподнял лысые брови доктор.
– Бывший.
– А что с ним? Умер?
– Сидит. Его посадили за убийство.
– За это?
– Может быть. Я не знаю. Она не говорит ничего. Не хочет разговаривать на эту тему. Скорее всего – да.
– Ну ладно, поехали дальше.
– А что, это не важно?
– Я понятия не имею, что важно, а что нет. Надо еще очень много чего узнать, чтобы составить полную картину. Пока я могу сказать, что она, очевидно, пережила сильнейший стресс, который не нашел выхода. На стресс наложился страх расправы и физическая боль. Сложно сказать, как именно эти события деформировали ее личность. Но проблемы у нее все же начались раньше. Это событие, может, и усугубило ее неадекватное состояние, но не оно положило начало в изменениях психоповеденческих стандартов и моделей.
– Мне не очень понятно, доктор.
– Во-первых, раз мы видим день Y, значит, где-то есть и день Z, и тем более день X. И вполне возможно, что только в голове, а не на бумаге. Это будет хуже, ведь к себе в голову она не пускает, как я понял.
– Надо поискать? – с надеждой взвился Миша.
– Конечно. Это бы нам очень помогло. И еще, вы не знаете, кто такой Артем?
– Артем?
– Да, она в конце пишет, что все «если», касающиеся некоего Артема, ей вспоминать невыносимо. То есть она сама проводит невидимую черту между Алисой и Элис через этого самого Артема. И что именно после него она перестала быть «обычной». Это, должно быть, очень для нее важный человек.
– Нет. Я не знаю. – Он снова уперся в обои и задергался.
– Точно?
– Да.
– Странно. А говорили, что знаете ее уже много лет. Вполне вероятно, что это ее первая любовь.
– Да, конечно, все возможно. Но она общалась со мной очень обрывочно. В основном когда ей совсем не было куда деться. А в какие-то периоды не общалась совсем, сколько я ни просил. Помню, правда, она ушла с одним мужиком, но мне не кажется, что он был ее первым. Скорее всего, это все же кто-то другой.
– Не факт, – усомнился эскулап. – Значит, об Артеме она вам не рассказывала?
– Нет. Она никогда ни о чем не рассказывала, что связано с ее жизнью. Вот о других, о жизни, о любви...
– Это очень интересно. Обязательно будем разбираться, раз вы желаете иметь точный психологический портрет супруги.
– Да-да, очень желаю, – подтвердил Миша.
– Тогда так. На сегодня наше время закончилось. С вас тридцать долларов.
– Конечно, вот, – Миша суетливо выкопал из карманов смятые и замусоленные деньги.
– Положите на стол, – любезно и прохладно улыбнулся психоаналитик.
– Вот. А что мне пока делать?
– Ничего. Наблюдайте, следите. Зафиксируйте для меня ее перемещения, любимые занятия. Попробуйте вызвать на откровенный разговор, но не напирайте. И поищите еще какие-нибудь ее записи. Любые. Особенно то, что касается этого Артема. Ладушки? – Врач давал уже активно понять, что прием окончен.
Миша дергано и как-то неуклюже напялил ветровку и вышел. Затем вернулся – забыл барсетку и ключи от машины. И снова, не переставая кивать, пятился по-рачьи к выходу. Он был таким смешным в этой своей нелепой заботе о наркоманке. Но деньги есть деньги. А доктор привык выполнять свою работу хорошо. Всегда.
Часть I
Артем
Глава 1
Путевка в жизнь
Словосочетание «родительский авторитет» утратило для меня фактический смысл где-то в тринадцать лет. Не могу сказать с уверенностью, что до этого он сильно для меня был важен, но... С тринадцати лет я не считала, что мои родичи могут мне сообщить что-либо, заслуживающее
