Прокурор не смог опровергнуть заключение эксперта и отказался от обвинения против Руута. Таким образом, суд «за отсутствием улик» вынес решение оправдать обвиняемого.
О своих дальнейших планах Руут говорить не стал, да никто ими и не интересовался. Отец спросил только, кто же, по его мнению, все-таки убил Сасся, на что Руут уклончиво ответил, что ничего не знает, что у Сасся было много врагов среди парней, он ведь был охоч до девушек…
А вскоре он снова вернулся на хутор и продолжал батрачить, как будто ничего не произошло. Но так только казалось. Родители, да и все хуторские отвернулись от Руута. Все понимали, что дело не обошлось без вмешательства хозяина Соо. Это он свел счеты с Сассем и задарил суд. Кости все больше богател и совсем заважничал. Бедняков он называл не иначе, как голодранцами и жуликами.
Не меньшую неприязнь вызывал в народе и Руут, который раболепски служил хозяину. Он нигде не мог появиться, с ним никто не заговаривал без того, чтобы не намекнуть на убийство Сасся Кару. В имении появились уже стишки про Руута, а потом нашлись мастера, которые подобрали к ним мелодию, и скоро в народе стали распевать песенку про то, как Каин убил своего брата Авеля, чтобы понравиться хозяину и кое-что получить с него, согласно тайному сговору.
Видимо, это оказалось пострашнее «законного» суда. Руут не выдержал и, посоветовавшись с хозяевами, решил, что, пожалуй, лучше будет, если он исчезнет с горизонта. Кости помог ему устроиться у знакомого владельца извозного промысла. Хотя никто ни одним словом не намекнул владельцу хутора Соо, что в уходе Руута чувствуется его рука, но на всех произвела неприятное впечатление его забота о Рууте. Даже спустя некоторое время, приезжая на рынок, хозяйка, как видно, предварительно договорившись с Руутом, встречалась с ним, и Руут возил ее на своей каурой по улицам города, им было что рассказать друг другу, посторонние не могли и не должны были это знать.
Руут расспрашивал, не улеглись ли в деревне разговоры о нем, просил хозяев помочь ему стать самостоятельным извозчиком. Ведь пока он ездит на чужой лошади, у него нет никаких надежд выбиться в люди — выручка у хозяина так рассчитана, что приходится из кожи лезть, лишь бы выработать дневную норму. В иной день, правда, несколько гривенников и остается, зато в другие не дотягиваешь, тогда приходится доплачивать, чтобы каждый день все-таки вручать хозяину сколько требуется. Вообще же это не работа, мерзни на козлах и вози пьяных приказчиков с их девками.
Хозяйка отвечала, что разговоры как будто поутихли, но сейчас помочь ему купить лошадь они не могут, ведь время военное, расходы и без того большие, дети в школе учатся, их тоже надо содержать. Да и хутор требует больших средств. Доходы почти не растут, потому что корма скудные и урожай в прошлом году из-за засухи был неважный, в город возить на продажу почти нечего. А работы сильно прибавилось, она наняла себе в помощь двух работниц и нового батрака — все это требует дополнительных расходов. Но, учитывая их хорошие взаимоотношения и его многолетнюю преданную работу, хозяйка обещала поговорить с мужем, может быть, им удастся помочь ему достать хотя бы ссуду, чтобы он встал на ноги. Она, конечно, согласна, что работа извозчиком у хозяина не дело, пора ему стать самостоятельным человеком. Так они и договорились. Руут подвез хозяйку к месту, где жили ее мальчики, расстались они очень сердечно.
Оставшись одна, хозяйка горестно вздохнула, словно на сердце у нее лежала какая-то тяжесть, и, желая облегчить свою душу, начала припоминать слова молитвы. Она решила пожертвовать некую сумму для пострадавших от войны, чтобы загладить таким образом свои грехи…
Не успела забыться история с братьями Кару, как новое происшествие наделало много шума в имении Соо и во всем округе. Как-то прискакали конные урядники и, перерыв в доме учителя все вверх дном, обнаружили подпольную винокурню. Был составлен протокол, арестован находившийся в доме чужой человек, в протокол попала и сестра учителя Леймана — Мария.
Как потом выяснилось, дело раскрылось следующим образом. На Нарвском шоссе, в нескольких верстах от города, утром, как обычно, сгрудились крестьянские возы, направлявшиеся на рынок. Между возами расхаживали работники молочно-контрольного пункта и брали пробу молока, предназначенного для продажи. Сестра учителя тоже ехала в город. Завидев у контрольного пункта много возов, она направила лошадь в объезд. Контролеры заподозрили неладное — почему это вдруг она решила проскользнуть мимо, — и, хотя на возу не видно было молочных бидонов, они все же остановили лошадь, произвели обыск и обнаружили под соломой бидоны с самогоном.
Полицейский, присутствовавший при этом, вмешался и вместе с вещественным доказательством отправил Марию в участок, а к учителю для обыска выехал отряд. Находившийся в доме посторонний оказался владельцем тайной винокурни. Так дело выплыло наружу. Учитель от всего отрекся, предъявил паспорт, по которому он являлся жителем города, прописанным там в собственном доме. Как не причастного к делу его исключили из следствия. Вся эта история всполошила жителей. Особенно возмущало людей то, что самогоноварением занимались в доме учителя. Школа не работала, а они гнали самогон!
Все горели нетерпением узнать подробности. Вскоре стало известно: один оставшийся без работы старик винокур, познакомившись в городе с сестрой учителя, уговорил ее заняться самогоноварением. Спрос на самогон был огромный, он умеет его изготовлять — это совсем несложно. Лошадь у нее есть, нужно только сырье и топливо, и можно начинать. Винокур обосновался в их доме и довольно быстро наладил дело.
Правда, добыть зерно и особенно сухие березовые дрова было нелегко, но и с этим справились. Потом в деревне вспоминали, что сам учитель Лейман как-то спрашивал у соседей, не знают ли они, где можно достать сухие березовые дрова. Спрашивал он об этом и у нашей матери.
Когда история раскрылась, отец долго ворчал. Он был недоволен, что в вопросе об учебе сыновей жена опиралась на совет учителя Леймана.
— Эта интеллигенция никогда к добру не приведет, — с раздражением говорил он. — Даже учителя начинают самогон гнать. Вот каковы эти образованные люди с их новейшими взглядами и понятиями — каждый только и старается любым способом разбогатеть и жить на широкую ногу!
Мать всячески защищала учителя.
— Ведь его никто не обвиняет, — отвечала она, — он даже в протоколе не упоминается, это все дело рук чужих людей.
— Каких там чужих, — возражал мельник, — разве чужие люди могут в твоем доме хозяйничать без твоего согласия? Нет! Это штуки самого учителя, да и откуда у него в городе вдруг дома оказались, не на учительское же жалование он их купил?
На это трудно было что-нибудь возразить. Мать сама была в городе на той улице, где учитель купил два двухэтажных дома. Конечно, приобрести их учитель мог только на деньги, вырученные от продажи самогона…
После этого случая авторитет учителя на хуторе заметно упал. Разве только Кости не осуждал его, так как сам считал главным в жизни обогащение.
Сам он было успокоился, решив, что война обошла его дом. Но однажды и ему пришла повестка, повелевающая явиться на мобилизационный пункт. Кости почуял неладное. Любыми путями он решил увильнуть от мобилизации. Сведущие люди посоветовали ему курить чай, что якобы вызывает хрипы в легких, пробовал он и другие средства, к которым прибегали желающие избежать мобилизации. Надо сказать, что многие и впрямь потеряли от них здоровье на всю жизнь, хотя и избавились от военной службы.
На призывном пункте врачебная комиссия поначалу признала Кости годным — и сердце, и легкие оказались у него в порядке. Но когда Кости показал им шрамы на голени, оставшиеся после операции, врачи заключили, что к военной службе он все-таки непригоден. Может быть, в обоз или еще куда-нибудь сошел бы, но в действующую армию — нет. Так хозяин хутора Соо получил белый билет и, обрадованный, поспешил домой, где жена уже проливала по нему слезы, как по покойнику. Теперь все опасения были окончательно позади: деньги все могли сделать. Из захудалого крестьянина война быстро вылепила кулака.
Жизнь остальных обитателей деревни шла по-иному. Служащие имения ходили озабоченные. Из-за нехватки тягла и рабочих рук с полевыми работами не управлялись, в результате урожаи были низкие. Винокуренный завод стоял. Сильно сократились и прочие источники доходов. А помещик слал гневные письма, требуя денег. Управляющий и писарь, чувствуя, что владелец мызы ими недоволен, стали
