— Я не хочу причинять тебе боль.
— Я знаю, — ответила она с печальной улыбкой и вдруг неожиданно объявила: — Я другой веры.
“Ну вот, опять начались причуды!” — подумал он.
— Я не принимаю противозачаточных средств, — пояснила она и нервно сглотнула, — я захватила с собой из дома упаковку, но срок годности вышел, я ее выбросила, а новыми обзавестись не успела.
— Не беспокойся, — он обнял ее за плечи и притянул к себе, — я обо всем позабочусь.
Глава 18
Он устал и прекратил бороться с собой. Может быть, это и называется капитуляцией, но он не думал об этом. Сейчас он хотел только слиться с ней. Раствориться в ней.
В ванной было сыро и душно, и он предложил Ларк перебраться в спальню, что они и сделали. Натан щелкнул выключателем, и неяркий, мигающий свет флуоресцентной лампы осветил его комнату: ободранная кровать с пухлым матрасом и кучей неразобранного белья на нем, на полу сшитое его бабушкой лоскутное одеяло, которое всегда напоминало ему фотоснимок засеянных полей, сделанный с самолета.
Здесь все еще сохранялась жаркая духота дня. Некогда Натан держал здесь кондиционер, но он быстро забился пылью и вышел из строя, и поэтому давно уже покоился на самом дне оврага, который Натан засыпал мусором и камнями в процессе землеустройства своих владений.
Натан распахнул окно, и влажный, тяжелый, пахнущий сырой землей и свежей зеленью воздух хлынул в комнату. На улице было жарко, но все-таки по сравнению с духотой комнаты воздух показался им свежим и прохладным.
Снаружи донеслись ночные звуки: пение цикад, стрекотание кузнечиков и шелест листвы. Чтобы ставни случайно не захлопнулись, Натан закрепил их каким-то огрызком палки, который валялся на полу, потом включил настенный вентилятор.
— Вряд ли это можно назвать пятизвездочным номером, но все же, — сказал он, повернувшись к ней.
Вся сжавшись, Ларк стояла в дверях с таким видом, словно в любой момент могла передумать и выскользнуть наружу. Она настороженно оглядывала комнату. Там было не так уж много вещей, я красота их была более чем сомнительна: плафон лампы под потолком, полный дохлых насекомых, обои в мелкий цветочек, наклеенные не меньше чем тридцать лет тому назад, под которыми наверняка был еще один слой точно таких же обоев, пол из некрашеных досок, двуспальная кровать, в углу — полупустой шкаф, куча постельного белья. Вот, собственно, все. Небогато.
Вряд ли хозяин этой комнаты часто перелистывал страницы журнала “Домашний уют”.
Ларк перевела свой взгляд на Натана и улыбнулась, но, когда она заговорила, выражение ее лица стало строгим и серьезным.
— Мне нравится ваш дом, — сказала она.
— Что, действительно? — усомнился он. Теперь, когда он увидел свой дом ее глазами, ему стало стыдно за убогий вид собственного жилища, и он не мог понять, то ли она пошутила, то ли просто не хочет его расстраивать.
— Здесь чувствуется характер.
— Может быть, что это за характер? Разгильдяй, бездельник и неряха?!
— Нет-нет, — ответила она и засмеялась. “Слава богу, она смеется”, — подумал он.
— Если выразиться точнее, все это выглядит оригинально, — добавила она.
Слово “оригинально” всегда ассоциировалось у него со старухами, старыми девами и всем, что так или иначе могло быть связано с такими существами, — запахом нафталина, криво намазанной яркой губной помадой и кухонными ситцевыми передниками, напоминающими детские пеленки. Оригинально. Но чем больше он повторял про себя это слово, тем больше оно начинало нравиться ему. Он улыбнулся и шагнул ей навстречу. — Вот уж не думал, что кому-нибудь придет в голову назвать это так. Свинство — пожалуй. Оригинальность — вряд ли.
Ларк улыбнулась в ответ, и это тоже было очень хорошо.
Но она все еще стояла в дверях, не решаясь войти. Когда он подошел к ней ближе, то увидел мелкие капельки пота над ее верхней губой. Ларк растерянно развела руками и переступила с ноги на ногу. Она была взволнована. Она стеснялась. Натан никогда не любил и не ценил женского кокетства, но то, как сейчас держала себя Ларк, произвело на него куда более глубокое впечатление, чем уловки самой изощренной соблазнительницы. — Я всегда стеснялась раздеваться на глазах у посторонних, — сказала она и снова развела руками, а потом крепко прижала их к груди. — Даже при женщинах, даже до белья. Наверное, я родилась одетой. — Она коротко и нервно хохотнула. — Я стесняюсь своей фигуры, ведь она у меня скорее мальчишеская, чем женская.
Она еще раз взмахнула руками, словно регулировщик на перекрестке.
Ее признание заставило его еще острее почувствовать симпатию к ней.
Она склонила голову набок и, жестикулируя, снова что-то затараторила. Но Натан уже не слушал и не хотел понимать ее слов и, чтобы остановить лившийся из нее словесный поток, взял ее за руки. Она замолчала и уставилась на него.
— Ларк, — спросил он, — вы пробовали это до того, как с вами случилась беда?
— Нет, — ответила она.
Боже мой! Он посмотрел на потолок, заметил дохлых мотыльков в плафоне лампы, потом окинул взглядом обои в мелких цветочках. Это была ответственность, которую он не мог на себя взять.
— Ларк, я боюсь, что не подхожу для этого.
— Можете посоветовать кого-нибудь, кто подошел бы лучше?
Ему на ум тотчас же пришел этот помешанный Брет Жиллет. “Нет, только не это”, — подумал Натан.
Между тем Ларк приникла к нему, но не сладострастно и возбуждающе, а так, чтобы ему стало понятно, что она его больше не боится или, по крайней мере, боится гораздо меньше, чем раньше, и голосом, от которого у него по коже побежали мурашки, прошептала:
— Я знаю такого — это ты.
“Что ж, может быть, и я”, — подумал он.
Он вдруг почувствовал себя, словно подросток, который собирался в первый раз переспать с подружкой. И от этой встречи, от того, получится ли у него все как надо, зависит, будет ли у него — да и у нее тоже — в этом смысле все в порядке, или кто-то из них свихнется.
— Скажи мне, что я должна делать, — прошептала она.
Это было похоже на ставший действительностью сон старого эротомана.
— В этом деле главное правило — отсутствие правил. Но для начала неплохо было бы раздеться, — сказал он и, протянув руку, щелкнул выключателем. Свет погас.
— Так хорошо. Без света хорошо, — прошептала она.
Он повлек ее к кровати, стоящей в прямоугольнике лунного света, льющегося из окна. Они присели на край.
— Теперь обувь, — сказал он.
Она быстро скинула свои легкие туфельки, в то время как он, нагнувшись, тщательно и неспешно развязал шнурки тяжелых башмаков — сначала одного, потом другого, потом аккуратно поставил их рядом, словно вернувшись с поля после тяжелого рабочего дня, и положил на них свои почти чистые носки, вид которых напомнил ему, что он уже неделю как хотел собрать белье для стирки.
Некоторое время они молча сидели, в темноте глядя друг на друга.
— Теперь все остальное, — сказал он, быстро снял свою одежду и бросил ее на пол.
Она бросила свои вещи вслед за ним в одну кучу. Теперь она стояла перед ним в одном лифчике и трусах, но распущенные волосы окутывали ее, словно мантия из воздушной ткани, под которой в лунном свете белым мрамором просвечивала и искрилась ее кожа. Ее пышная грудь выпирала из белоснежных кружев.
Он застонал от мучительного, непреодолимого желания увидеть больше и, зайдя к ней за спину, расстегнул ее лифчик и снял его. Бюстгальтер полетел в общую кучу.
Натан взял ее за плечи и повернул к себе, и, завороженный увиденным, ахнул от невольного восхищения. Сначала он попробовал на ощупь нежный бархат ее торчащих врозь, набухающих сосков,
