лекарство, раз в неделю, чтобы стимулировать кровообращение и восстановить энергию, – а появление этой молодой женщины напоминало ему, что он еще мужчина, полный страстей и желаний.
Когда Буше представил ее, он лишь коротко кивнул и сказал:
– Доброе утро.
– У Родена плохие манеры, Камилла, но он действительно очень занят, – сказал Буше.
Она ответила ясным, решительным голосом:
– Мне нет дела до его поведения. Я хочу у него учиться.
Маленький Огюст смотрел на нее завороженным взглядом; Огюст раздраженно приказал сыну проверить количество мрамора, сложенного во дворе.
– Мадемуазель, откуда вы знаете, что вам нужно учиться? – спросил Огюст.
– Нелепый вопрос, – сказала она. – Разве мосье Буше привел бы меня, если бы считал это пустой тратой времени? Он ведь тоже занятой человек, мосье.
Буше согласно кивнул, и Огюст сказал:
– Возможно, но учеников у меня достаточно. Вы можете работать секретарем?
– Но это же глупо! – воскликнула она.
– Глупо? – Огюст смутился.
– В своей мастерской вы лепите прекрасных, свободных женщин, а когда женщина хочет быть самостоятельной в жизни, вы против, мосье Роден. Я скульптор, а не секретарь. Разве мосье Буше не говорил вам?
– Мне нужен секретарь.
Они молча созерцали друг друга. Она слишком красива, чтобы быть скульптором, решил он, и слишком благородна для натурщицы или даже секретаря.
Перед ней стоял коренастый, энергичный мужчина средних лет в длинной белой рабочей блузе скульптора, напоминавший ей средневекового резчика по камню, изображение которого она видела на одном из больших соборов. Широкие мускулистые плечи, сильные рабочие руки, большие, мощные кисти и гибкие, искусные пальцы с квадратными ногтями. Он смотрел на нее строгим взглядом, а руки его, хотя она и оторвала его от работы, все поглаживали глину. Они ласкали незаконченную фигуру, словно тело любимой. Камилла вспомнила руки микеланджеловского «Моисея» и «Давида» – властные, наделенные титанической силой. А когда руки Огюста непроизвольно сжались в кулаки, словно он готовился к бою, она представила себе его работающим оголенным по пояс – Вулкан, раздувающий кузнечный горн. Нет, пожалуй, своей густой рыжей бородой он, скорее, напоминает Мефистофеля. Он сжигал ее своим презрительным взглядом, словно решил испепелить.
Негодуя, что мэтр словно вынуждает ее оправдываться, она сказала:
– Я начала работать с глиной в тринадцать лет.
Он ответил:
– Моя мастерская не для дилетантов, это серьезное дело.
Теперь она рассмотрела его высокий покатый лоб, густые рыжие волосы, чуть тронутые сединой, ясные синие глаза и как он близоруко щурится; наклоняя голову вперед. Ей вдруг захотелось лепить его.
– Мосье Роден, – сказала она, – я говорю вполне серьезно. Я бы с удовольствием сделала ваш бюст.
– В скульптуре нет места удовольствию. Ваяние-тяжелый труд.
– Поэтому вы хотите меня унизить? – сердито спросила Камилла. Глаза ее блеснули, нежное лицо стало решительным. – Конечно, мэтр, я могу помогать вам в качестве секретаря, но я должна и лепить.
– И если понадобится, подметать мастерскую, – добавил он.
– Если понадобится, – повторила она.
– И убирать глину, гипс и всякий мусор за другими?
– Да.
– И никогда не жаловаться?
– Никогда.
– Работать по многу часов подряд. Иногда допоздна и по воскресеньям.
– Сколько потребуется.
– Вы хотите сказать, мадемуазель, что вас не интересуют молодые люди?
Она вспыхнула и хотела было сказать: «Не ваше дело», – но Буше перебил ее:
– Дорогой Роден, не слишком ли вы суровы?
– Нет. Я не хочу брать в мастерскую женщину, а потом потерять ее из-за любовной истории, как раз когда она научится мне помогать.
Камилла спокойно сказала:
– Это не должно беспокоить вас, мосье.
Но теперь Огюст испытывал смятение. Чем дольше эта девушка стояла перед ним, тем труднее было оторвать от нее взгляд. Тонкое лицо Камиллы было именно тем чудом, о котором он всегда мечтал. Ее
