После Розой овладел сильнейший стыд. Она опустилась на колени, моля бога о прощении. Хорошо, что было темно и он не видел ее голой. Она не позволила зажечь газовый рожок, он не должен видеть ее обнаженного тела, ни один мужчина еще не видел его, хотя сильные руки Огюста обнимали ее всю.
И тут она сообразила, что они в чужой мастерской.
Она напомнила ему, и он ответил:
– Лекок никогда не заходит сюда вечером.
– Все равно, мне больше нельзя сюда приходить.
– Но и ко мне ты не можешь прийти. У меня маленькая комнатенка и совсем убогая.
– Я больше сюда не приду.
– Но мы должны закончить голову.
Она вдруг почувствовала себя одураченной. Он не любил ее, он только хотел ее лепить. Он художник, а все художники помешанные. Роза торопливо оделась, отказываясь от его помощи. Слезы душили ее, но она сдерживалась, не хотела доставить ему удовольствия. Она запретила ему провожать себя, не захотела и слушать о следующем сеансе или о встрече. Оделась и тут же убежала.
Глава Х
1
Огюст убеждал себя, что ему все равно, но, попытавшись в течение нескольких вечеров по памяти работать над бюстом Розы, разочаровался и почувствовал, что не может без нее. Желая отвлечься, он пошел в кафе Гербуа, он не посещал его почти месяц и нашел там Фантена и Ренуара. Они, как обычно, обсуждали Салон.
– Куда же ты пропал? – спросил Фантен.
– Я работал. Лепил.
– Вечно он работает, – сказал Ренуар. – Я работаю как вол и все же нахожу время выйти поесть.
– Я был очень занят.
– С девушкой? – Ренуар понимающе улыбнулся. Огюст изо всех сил отрицал это, он не показал бы Розу даже Ренуару, хотя тот вырос в простой среде.
Ренуар заметил:
– Тебе, верно, дали отставку, ишь, какой колючий.
– Это все из-за бюста, все никак не закончу. Фантен спросил:
– Для Салона?
– Конечно. А где еще я могу его выставить? – рассердился Огюст, готовый начать ссору с Фантеном, всегда поносившим Салон.
– Роден прав, – сказал Ренуар. – Больше нам некуда податься.
– Салон тебя признал, и ты обо всем позабыл, – заметил Фантен.
– Кому охота сводить счеты? – миролюбиво спросил Ренуар.
– Но ты уничтожил картину, которую они одобрили, – сказал Фантен.
– Да, было дело, – признался Ренуар. – Она мне не понравилась. Академична, лишена естественности, слишком темная. Я хотел, чтобы Салон меня признал, и написал ее в стиле Школы изящных искусств. Я еще жил прошлым, когда ее писал, и поэтому она мне не понравилась.
Огюст мрачно заметил:
– Что бы я ни делал теперь, мне все не нравится.
– Значит, дело в девушке, – рассмеялся Ренуар. – Мне всегда не работается, когда я несчастлив.
– Ну какое это имеет значение, счастлив или несчастлив, – сказал Огюст.
– А все-таки, – сказал Ренуар, – для таких людей, как мы, имеет.
– А для меня? – спросил Фантен.
– Ты – другое дело, – ответил Ренуар. – У тебя, у Дега, у Мане – у вас еще старая закваска.
Фантен возмутился:
– Как же это так, ведь я самый ярый противник Салона!
– Вот именно поэтому, – сказал Ренуар. – Надо еще доказать, что ты против них.
Огюст вздохнул:
– Ты тоже чувствуешь себя ужасно, когда все не ладится?
– Хуже некуда, – ответил Ренуар. – Я знаю, что тебе нужно: девушка, которая от тебя ничего не станет требовать. Тогда и чувствовать будешь себя лучше, и работа пойдет на лад, и ты даже сможешь попасть в Салон.
Огюст, благодарный Ренуару за совет, вскоре ушел и отправился в «приют любви» на бульваре Батиньоль, очень неплохой дом этого рода, который ему рекомендовал Далу. Но, уже подходя к этому модному публичному дому, повернул обратно. И откуда только у Розы взялась смелость? Какой гордой и неприступной она казалась, когда шла по улице!
