– Нет-нет, я совсем не против того, что ты уезжал в Брюссель. Солнце скрылось за горизонтом, похолодало.
Огюст взял экипаж. А когда Папа забеспокоился о расходах, Огюст ответил, что не надо экономить, тем более на пикнике, да еще в такой день!
– Ну, что я тебе говорил? – шепнул Папа маленькому Огюсту. – Теперь Огюст вернулся, и дела пойдут по-другому.
Маленький Огюст спросил:
– Отец, это немцы разрушили твою статую?
– Откуда ты знаешь о статуе? – удивился Огюст.
– Мама сказала. Это не они ее разрушили, нет?
– Нет, малыш, нет.
Папа подтолкнул локтем внука и сказал:
– Ну-ка скажи отцу, кем ты будешь, когда вырастешь.
Мальчик заколебался, но потом спросил отца:
– А ты не рассердишься?
– Конечно, нет, малыш.
– Когда я вырасту, – сказал мальчик, старательно выговаривая слова, словно заучил их наизусть, – я буду таким, как мой отец.
Огюст не знал, что сказать, и Папа первый нарушил молчание:
– Какой прекрасный экипаж ты выбрал. С тех пор как уехала Роза, мы ни разу не ездили на пикник.
– Почему же? – удивился Огюст.
– Не могли себе позволить, – ответил Папа. – Цены все растут. Литр вина теперь не семьдесят сантимов, а целый франк, а сахар подорожал с семидесяти до девяноста сантимов. Раньше Тереза покупала кофе по два франка за фунт, а теперь по три двадцать пять, и мы почти совсем не покупаем мяса. Масло, сыр и яйца нам тоже не по карману. Я надеялся, что дела изменятся к лучшему, а они, наоборот, все ухудшаются. И сколько я на своем веку перевидал всяких правительств! Я родился, когда Наполеон был императором, а в 1815 году наступила монархия, а потом всякие перевороты в 1830, 1848, 1851 годах, когда пришел Наполеон III, и потом опять в 1870 году. Много я повидал на своем веку всяких правительств. Уж думаешь: людям надоело, так нет, никогда ничему не научатся. А теперь вот снова ходят слухи о новом перевороте.
– Я думал, Франция сейчас процветает.
– Мелкие буржуа процветают – это точно. А наш президент Мак-Магон – роялист и маршал. Говорят, он хочет стать императором.
– Казалось бы, после Наполеона III все сыты по горло императорами.
– Господи, он-то умер, да идея жива.
– Папа, с каких это пор ты стал так интересоваться политикой?
– Ну а чем же мне еще интересоваться? Когда взрослые замолчали, мальчик спросил:
– А мама скоро приедет?
– Приедет, как только подыщем квартиру, – ответил Огюст. – Сейчас она присматривает за моими статуями в Брюсселе.
Экипаж остановился у дверей. Поездка стоила дороже, чем рассчитывал Огюст, но он и виду не подал. Ведь это особый день. Сумерки опустились на Париж, и Огюст вдруг загрустил: как много времени он провел вдали от Папы, маленького Огюста и любимой тети Терезы! Его одолевали предчувствия, что «Бронзовый век» и здесь подвергнется осмеянию. Тут он заметил слезы в глазах Папы.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего, ничего, – ответил Папа. – Большая эта статуя, которую ты собираешься показывать в Париже?
– Это мужская обнаженная фигура. В человеческий рост.
– Ах, вот как, – понимающе сказал Папа. – Но это не Христос?
– Это вообще не святой, просто мужчина, молодой мужчина.
– Такой, как был я, и какой ты теперь?
– Я уже не так молод, Папа.
– Подожди. Вот доживешь до моих лет, тогда будешь вспоминать о том времени, когда тебе было тридцать пять.
– Мне скоро тридцать семь. Поздно мне ждать успеха.
– И это после того, как ты столько потратил времени на все эти фигуры. – Но, говоря так, Папа довольно улыбался.
По случаю возвращения Огюста тетя Тереза приготовила праздничный обед: рыбный суп, жареное мясо, много картофеля, а также вермут и «Контро».
– Совсем как в прежние времена, – сказал Папа. Папа все вспоминает прошлое, грустно подумал Огюст. И тут же решил спросить у Папы о том, что уже так давно его терзало.
